Охватившие его ощущения, когда маска коснулась лица, было сложно передать – легкое томление, невесомость, смешанная с дурманом, шепот тысячи отголосков в голове – тихий балкон с шипами роз, шумная зала и всюду неуловимый аромат сладострастия. В отражении зеркала появился Король Червей. Миг – и терпкий аромат петлей обернулся вокруг шеи, кровь шумела в ушах, глуша обрывки чужих мыслей – прежних хозяев маски? Самой маски?! Том, уже ничего не соображая, вывалился из примерочной, сталкиваясь лицом к лицу с владельцем магазина, сдергивая с себя маску, готовый отбросить ее, словно ядовитую змею. На руку упреждающе легла ладонь хозяина лавки – ледяная, твердая хватка.
– Не забывайте, молодой человек, вы должны носить маску, а не она вас, – холодно отчеканил он, разжимая руку.
– Не давать ей волю? – раздался гулкий голос у Тома за спиной, а старый француз даже ухом не повел, – не слушать, что она шепчет? – голос приближался, и по спине Тома пополз холодок, когда он заметил пустое место ровно в центре стеллажа с масками.
Готовый столкнуться уже с чем угодно, Том оглянулся через плечо, и понял, что слова принадлежали всего лишь его брату, его Биллу, облаченному в темный костюм Короля Пик и черную маску.
– Билл, ты как? – с опаской спросил Том, а пустующее место маски Смерти не давало покоя.
– Это совершенно напрасно, юноша. Покровы тайн надежно скрывают семью печатями лицо того, кто наденет черную маску Короля, ее губы плотно сомкнуты, и ни слова не просочится сквозь них, – старик равнодушно смотрел на Билла, и Том не знал, чему удивляться больше: силе этой маски или тому, что он прекрасно слышал брата.
Даже знаток масок и распорядитель ролей не смог дать никакого объяснения этому факту, но он лишь позволил маленькому огоньку надежды разгореться еще сильнее. Потаенная, спрятанная глубоко от самого себя радость касается губ Тома улыбкой, их связь оказалось сильнее даже темной магии старинной маски и возможно... возможно само неизбежное уже содрогнулось, предчувствуя их приход.
Том переводит взгляд на собственную маску, зажатую в руках – теперь, когда он знает правила игры, вещица по-прежнему нежится в его руках, но уже не пытается перехватить инициативу. Билл сидит рядом, положив голову ему на плечо, его глаза прикрыты, и кажется, что он задремал, черная маска Короля Пик покоится у него на коленях. Показное спокойствие требует колоссальных усилий – внутри Билла все кипит – десятилетняя борьба с самим собой, тончайший сплав отчаяния и надежды, сила Ночи, сдерживать которую все тяжелее и тяжелее. Рассудок благоразумно советует не думать ни о чем хотя бы несколько минут, но мысли снова и снова возвращаются к их плану.
И вот, на гладкой ряби канала отражаются воспоминания: как роняет голову на руки Том от отчаяния, осознавая глубину ямы, в которую их кинуло пророчество и собственный отец, как они оба кожей чувствовали приближение людей Ордена, вооруженных до зубов острой сталью, и холодное дыхание пражской нечисти, стремящейся вернуть себе лорда или наказать его убийцу.
Вечереет, и вода темнеет, сгущая краски в его памяти: словно невидимые тиски сжали тогда их, и помощи ждать было неоткуда. Жаркие споры, крики, отчаяние, накрывающее с головой, и робкая тихая надежда, отраженная в темных глазах напротив. И снова их только двое, двое против всех: времени, мира, дня, ночи, и больше им ничто и никто не нужен, только немного удачи, чтобы удержать сыплющийся сквозь пальцы песок ускользающего времени.
В тот злополучный день, наконец-то разыскав нужное им пророчество, затерявшееся в старом сборнике предсказаний, близнецы поняли, что дальше прятаться от судьбы нет смысла. Выбор был прост как никогда. Всю жизнь скрываться от темного наследства Билла, выигрывать день и проигрывать ночь, чтобы рано или поздно оказаться под крыльями неотвратимости, или превратиться из жертв в охотников, развернуться к року лицом и попытаться взять судьбу в свои руки.
– Нет книги – нет пророчества, – объяснял свой план Том. – У нас еще есть шесть дней, чтобы все провернуть.
И Билл соглашался.
Как бы все не обернулось, сегодня они навсегда покончат с этой изнуряющей, выжигающей все внутри борьбой с собой, которая с каждой секундой все сильнее разгоралась в Билле.
Последние лучи уходящего за горизонт солнца на прощанье ласкают фарфоровую кожу сидящего напротив брата, золотят длинные ресницы, касаются алеющих губ. Билл невольно улыбается, сохраняя в памяти этот образ, чтобы, если понадобится, унести его с собой туда, откуда нет возврата. Билл держится, мысленно затыкая шепот теней, уже вернувшихся в его разум, он не будет их слушать, ему не нужны их обещания, рука Тома, сжимающая сейчас его руку – самый надежный якорь в этой странной штуке, которая называется жизнью.
Гондола осторожно останавливается у улочки-пристани, расплатившись с лодочником, близнецы сходят на старую мостовую, оказываясь перед крыльцом старинного палаццо. Последний взгляд на Тома, родное лицо, излучающие тепло и уверенность глаза, губы, такие сладкие на вкус, родинка на щеке, которую он обожал целовать, последняя улыбка как признание в любви, и маска закрывает лицо брата, превращая его в Короля Червей.
Две девушки, облаченные в ливреи, распахивают перед ними тяжелые двери и склоняют головы, их лица скрыты за масками. Билл ловит себя на остром желании проснуться от этого кошмара, проснуться семилетним ребенком, наперегонки с Томом сбежать по лестнице на кухню, где к завтраку их ждут любящие мама и папа.
Внутри их встречает маленький паж в красном костюме и без лишних вопросов провожает внутрь – высшее общество и тут следует общему правилу и встречает по одежке, а костюм от Антуана – лучший пропуск на любой маскарад, даже этот…
Их ведут темной галереей, лишенной какого-либо освещения, кроме угасающего позади света дня, и паж, отодвинув тяжелую занавесь, открывает им фантасмагорическую панораму карнавала, на котором маски и лица порой бывает не различить, и никому не известно, что из этого страшнее.
Огромная зала, а ведь снаружи особняк казался совсем небольшим, вместила в себя невероятное количество гостей. Черные колонны подпирают неразличимый из-за своей высоты свод, и Том инстинктивно хватает Билла за руку, когда понимает, что внутри этих колонн извиваются в немыслимом танце женские фигуры. Ломанный ритм современной музыки бьет по ушам, сплетаясь с шумом разговоров, криков и смеха присутствующих, сливается в один гул, который тоже, если прислушаться – своеобразная дьявольская музыка, и голова идет кругом, а в маске чертовски тяжело дышать.
Не убирая своей ладони из ладони Тома, Билл быстро спускается по ступеням вниз, оказываясь в живом море шелка, парчи, бархата, золота и серебра, горящих в темноте глаз и острых клыков. Он уверенно пробирается сквозь танцующих нелюдей и боится в этот момент только одного – сорваться, ведь лунная музыка уже струится огнем в его крови.
Водоворот разряженных и усыпанных блестками тел затягивает, именно тел – некоторые из них уже и не помнят, что такое душа, другие же стараются упорно забыть, на секунду в голове Тома мелькает мысль-предательница, что им отсюда никогда не выбраться, и он бросает быстрый опасливый взгляд на брата. Ноющий страх, что эта мелодия найдет отклик, вплетаясь в шум крови брата, и поглотит его, увлекая за собой и смешивая с толпой, отступает, когда их взгляды встречаются… Слишком много в нем предназначено только ему.
А легкие уколы ревности, когда очередной восхищенный взгляд или вздох касается Короля Червей, торопят Билла миновать первую залу и собравшихся в ней.
Медальон, спрятанный на груди, становится все горячее, и Том точно знает, что сейчас им нужно повернуть направо, вещь, связанная со старым предсказанием, приведет их к книге, как и было обещано когда-то двумя прорицательницами. Опередить пророчество – их последний шанс выкарабкаться, и эта мысль держит Тома наплаву посреди безумного маскарада.
Поток танцующих уже за спинами близнецов, они проскальзывают за алую занавесь органзы, дикая музыка, словно не в силах преодолеть тонкое препятствие, остается позади, а братья оказываются в следующей зале, где царит полная тишина. Остановившись на секунду, чтобы перевести дух, они оглядываются по сторонам.
В центре комнаты собрались три существа, в которых с некоторым трудом можно узнать джиннов – ни Билл, ни Том не видели раньше этих созданий, они даже не уверены, были ли они кем-то созданы. Об их способностях известно слишком многое, но в тоже время, крупицы из этого – правда. «Опасайся исполнений своих желаний» проносится в голове, и маска Тома снова оживает, нашептывая самые потаенные, сплетенные из сладости, порока и легкой фривольности мечты своего хозяина.
Переливающиеся, усыпанные драгоценностями мускулистые тела джиннов кажутся древними истуканами, глаза блестят обсидиановым блеском, и лишь в их глубине таится синий огонек знания и зла.
Рассыпающиеся в прах шелка, тлеющие на теле мантии, тающие от прикосновений бриллианты, желания, обращающиеся в проклятья – вот их призванье. Смельчаки пытаются испытать судьбу и перехитрить древнейших, но их тщетные попытки лишь веселят публику, рассевшуюся на мягких диванах и балконах.
– Билл, пошли, – Том тянет брата за руку, тот очарован происходящими и не сразу откликается на прикосновение, а Том уже точно знает, что им нужно дальше, хотя отличить собственное желание от голоса медальона почти невозможно.
Лабиринт комнат и коридоров, плавно перетекающих друг в друга, и в душу прокрадывается страх, что если им придется убегать, обратной дороги они уже не вспомнят.
Борющиеся в языках пламени демоны, комната, наполненная звериными масками с устрашающими оскалами, черная королева в красном кресле, обмахиваясь веером, невзначай манит Тома к себе, но они минуют всех, ведомые все более отчетливым зовом.
Сердце ёкает от тревожного предчувствия, когда они попадают в следующую комнату. Откуда-то с потолка мягко падает снег, нежно устилая черный мрамор пола, и медленно окрашивается в цвет крови. Где-то справа за огромным белым роялем сидит маленькая девочка в костюме снежинки и играет что-то воздушное и невероятно сложное, тонкие детские пальчики бабочками порхают по клавишам, а на лице страшнее всякой маски черными отметинами сияют пустые глазницы. Мелодия на мгновение обрывается, чтобы сорвать тихие аплодисменты присутствующих – их здесь совсем немного, и начинается заново.
– Ваши Величества, – перед ними в почтенном реверансе приседает маленькая Дама Треф, предлагая им бокалы вина на подносе, – хозяин вечера скоро спустится.
«Сон, сон, сон» – повторяет про себя Билл, оглядываясь в поисках выхода, но в комнате только одна дверь – та, через которую они вошли, и огромный открытый балкон, открывающий вид на первый этаж палаццо.
– Том, это тупик, – шепчет ему Билл, – ты уверен, что мы правильно шли?
– Я уже ни в чем не уверен… – снежинки бесшумно ложатся на раскрытую ладонь и не тают, медальон безжизненной каплей металла холодит грудь.
– То есть ты притащил нас… – вспыхивает Билл и тут же умолкает, не уступая себе, и выигрывает первый раунд.
Вампиры, именно они правят бал в этой комнате, стайками расходятся по своим местам, у каждой группы свой отличительный знак – эмблема клана, безродному отребью сюда путь заказан. Обводя взглядом собравшихся, Том задерживает его на одной компании, кажущейся ему знакомой, и тут же одергивает брата, обнаруживая на его месте даму в костюме прелестной пастушки. Маска излучает тепло и жизнь, лицо же под ней давно лишено и того, и другого, но дурман сладострастия проникает под кожу, и Том бросает отчаянный взгляд в поисках брата.
Билл продвигается сквозь толпу к тем, власть над которыми он получил в тот злополучный вечер в Праге. Мелодия начинает повторяться, нарастая водопадом, пассажи становятся все громче и мощнее, они давят на виски, отзываясь эхом от стен, заполняют собой все пространство. Обрывки разговора теряются в этой жуткой какофонии звука, не имеющей более ничего общего с музыкой, но все равно Билл почти чувствует кожей свое имя в их мертвых устах.
Хлопает крышка рояля, и девочка, бросив все, проворно взбегает по огромной лестнице, где ее подхватывает высокий статный мужчина, повелительный взгляд которого выдает в нем хозяина особняка.
– Мастер… – Царевна-Змея становится по левую сторону, – ваш праздник имеет успех, впрочем, как всегда.
– Бал еще не окончен, сегодня нас всех ждет нечто особенное, – лорд окидывает торжествующим взглядом зал и ловит удивленные взгляды, затем обращается уже только к ребенку, – ты же любишь сюрпризы, дорогая?
Девочка делает быстрый жест рукою, заходясь в бесшумном смехе, а лорд уже передает ее на руки стоящему поблизости Корсару.
– Что касается меня, – продолжает хозяин вечера, выдерживая театральные паузы, и это представление доставляет одинаковое удовольствие как зрителям, так и самому лицедею, – единственное, чего я не терплю на своих балах – так это незваных гостей.
Последние слова лезвием проходятся по сердцам близнецов, Том еле удерживается, чтобы не сорваться с места к брату на другой конец залы, Билл оглядывается в сторону двери, но все внезапно разрешается, когда вниз по лестнице два лакея приводят связанного человека.
– Человеческое отродье… – шипит кто-то слева, мгновенно растеряв весь свой лоск и выдержку, а Мастер продолжает свой спектакль.
– Меня всегда забавляли ситуации, когда существа, увлеченные охотой, незаметно превращаются в жертв, – у Билла от слов лорда все еще мороз по коже, он смотрит на крепко сбитого мужчину, вырывающегося из рук двух охранников, и уже знает, что скоро произойдет что-то страшное, и он ничего не сможет сделать.
Том бессильно сжимает кулаки, пока по залу проносится волна шепота и смешков, любая попытка помощи равносильна провалу, он ищет взглядом в толпе брата и облегченно вздыхает, заметив, что тот тоже ничего не предпринимает. Том отступает на шаг назад, стараясь ничем себя не выделять из презрительно надменной стаи, ждущей решения своего вожака, мысленно обещая отомстить и за это тоже.
Ударом под ноги пленника ставят на колени, он оглядывает толпу яростным взглядом, пытаясь скинуть с себя тяжелые руки охраны.
– Наказание для чужаков, вторгшихся на нашу территорию, всегда было одно – смерть. Но в такой день можно ведь сделать и исключение из правил? Тебе сегодня повезло, – лорд медленно, почти с любовью, проводит ладонью по покрасневшему от напряжения лицу человека Ордена, – проникнув сегодня на маскарад, ты сорвал куш. Вместо смерти мы наградим тебя вечной жизнью.
– Ваша вечная жизнь – иллюзия, – по лицу охотника пробегает тень ужаса, – все вы лишь сборище жалких полутрупов, и даже эти маски не способны скрыть вашу истинную сущность.
– Зато скоро ты узнаешь свою, – хозяин вечер эффектно поворачивается на каблуках, окидывая взглядом притихшую толпу, и на секунду Тому кажется, что его взгляд задерживается на Билле, прежде чем на бледных губах появляется не предвещающая ничего хорошего улыбка.
Быстрым движением один из вампиров достает кинжал, острие мелькает в воздухе, и из запястья медленно сочится густая кровь – признак древности рода ее хозяина, который уже впился острыми клыками в шею притихшего человека.
Дальнейшее происходит слишком быстро, казавшийся обессиленным человек делает резкое движение, на миг вырываясь из цепкой хватки держащих, несколько шагов до балкона, последний взгляд обреченного назад, и он исчезает за перилами. Гости единым порывом спешат к балкону, с которого открывается вид на ту самую первую комнату с танцполом, где растерявшая все человеческое подобие толпа нелюдей разрывает на куски то, что минуту назад было живым человеком.
Юноше в костюме Короля Пик хочется закричать, и он благодарен маске за то, что сейчас можно не скрывать своего ужаса, внезапно его шею сжимает чья-то мертвая хватка, и в уши прокрадывается тихий шепот: «У тебя есть то, что принадлежит мне», а затем сознание накрывает темнота…
Внезапное беспокойство охватывает вцепившегося в перила балкона близнеца, наблюдающего, как толпа расходится, размазывая роскошными подолами платьев и плащей темную алую кровь по мрамору, вытирает кружевными манжетами испачканные губы и прячет хищные оскалы под масками.
Беспокойство усиливается, и красным сполохом летит он по белоснежному залу, усыпанному снегом, пренебрегая осторожностью и распихивая гостей. Но его усилия тщетны, всюду мелькают лишь красные зрачки и пустые глаза вместо родного теплого взгляда.
Он зовет его по имени – все равно, никто не сможет услышать его криков, но брат не откликается. Страх окатывает душу ледяной водой, он выбегает из ненавистной комнаты, срывая опостылевшую маску.
– Том, где же ты… – растерянность Билла сменяется полуночной яростью, в эту ночь он готов пожертвовать всем, но не братом. Им ведь нужен не он, а Билл. Мысль давит на сердце, пока Билл несется по темному коридору, черт его дернул поменяться костюмами.
– Я не могу его надеть, Том, не могу, – Билл отбросил камзол Пикового Короля, как только они оказались в номере, словно тот представлял какую-то угрозу.
– Да почему? – Том недоуменно рассматривал брата.
– Не могу и все, он вытаскивает из меня всю подноготную, с ним держаться в сто раз тяжелее… – в голосе Билла сквозило неподдельное отчаяние. – И снова Король Пик...
– Окей, наденешь мой, – брат со вздохом протянул ему свой сверток с костюмом, – не думаю, что костюм будет сопротивляться, все-таки мы близнецы.
– А как же ты?
– Меня пиковая масть не пугает, – Том подобрал с пола брошенный костюм, – Только маску каждый берет свою. Так надежнее.
«Надежнее, надежнее, надежнее» – Билл бессильно оседает на пол, прижимаясь к стене, он опять проиграл, уступив тогда этому наважденью, и теперь... он сжимает виски руками, вспоминая кровавый всплеск и крик раздираемого охотника, и теперь в их руках Том, по его чертовой вине.
Кровь шумит в ушах, кровь поет песнями теней, древняя сила, влитая в новое тело, окончательно просыпается, срываясь с цепей осторожности.
– Хватит! – Билл со всей силы ударяет кулаком в стену, по каменной кладке ползут трещины, а на ладони не остается ни царапины. Сегодня ночью пешки станут ферзями, и каждый, кто замешан в этой чертовщине, ответит ему за все долгие годы, каждый, кто тронул Тома хоть пальцем, останется в этой ночи навсегда. Им нужен Билл, и он придет к ним. Бойтесь своих желаний.
Билл прикрывает глаза, сейчас он снова пойдет за зовом, за стуком родного сердца. Теплый, подсвеченный лучами заходящего солнца образ брата сам всплывает перед глазами, услужливо подкинутый волнами памяти, и Билл, прислушиваясь к себе, делает шаг ему навстречу.
Маска снова темной паутиной окутывает его лицо, сдерживая огонь ярости, опаляющий расступающуюся перед ним толпу, даже не догадывающуюся, как предусмотрительно она поступает.
На пути преградой встает запертая дверь, но Билл точно знает, что ему нужно попасть в следующую комнату, все обострившиеся ощущения кричат ему, что если он хочет найти Тома живым, нужно торопиться. Ладонь поворачивает дверную ручку, с хрустом не выдерживает замок, Билл попадает в полутемную комнату, на секунду замирая от удивления. Пространство окончательно сошло с ума: в комнате минимум мебели – лишь пара стульев и простоватый стол, зеркальные пол и потолок, отражающиеся друг в друге бесконечным коридором. На потолке, насмешкой двинутого дизайнера торчат такая же пара стульев и стол. Завороженный этой картиной, он на секунду замирает, но тут же снова двигается вперед, осторожно ступая по стеклянному полу. Билл готов поклясться, что это не просто зеркало, и чем дольше в него смотреть, тем больше оно его поглощает и затягивает внутрь. Он спешит к нежелающему приближаться выходу на другом конце чертовой комнаты и не сразу замечает, что в глубине зеркальной поверхности что-то происходит. Что-то двигается внутри, за границей стекла, противореча всем законам логики и физики. Маленькие фигурки мерцают вдалеке, постепенно приближаясь и захватывая все его внимание, когда он вдруг с ужасом узнает их.
– Том? – Билл падает на колени, протягивая руку к стеклу, сомнений, что ему показывают его брата, не остается. – Том!
Тот его не слышит, его внимание привлекает что-то другое, то, от чего он с ужасом пятится назад, пока не упирается спиной в стену. Его губы что-то беззвучно шепчут, и по телу Билла электрическим током проходит волна страха. Он должен помочь, должен защитить, он бьет кулаком по стеклянной поверхности, но та выдерживает удар без всяких потерь. А еще через секунду Биллу показывают того, кого так опасается вжимающийся в стену Том. Билла.
Сердце замирает от ужаса и Билл отказывается верить, что это искаженное жуткой гримасой лицо принадлежит ему, его глаза безжалостны, а губы скривились в издевательской гримасе. И он узнает себя, содрогаясь внутренне, борясь с желанием закрыть глаза и убежать, лишь бы не встречаться с опаляющим ненавистью и гневом взглядом, в котором он теперь отчетливо видит врага. Это не он, это не может быть он, он тут, по другую сторону стекла. Не он хватает Тома за майку, с силой встряхивая, ставя подножку и заваливая на пол. Не его спина по звериному выгибается, когда Том бьет его по лицу. Не он участвует в этой кошмарной драке, где рвется по швам одежда, где разбивается в кровь лицо брата, где Том отбивается от него, как от смертельного врага, слишком яростно, слишком обреченно, чтобы справиться с ним. Не с ним, черт побери, это не может быть он! Не его пальцы смыкаются на шее близнеца, когда Том, красный от напряжения, шепчет одно и тоже слово. Билл не слышит, но читает по губам – «ненавижу». А потом Том затихает. Навсегда. Сердце Билла отбивает последний удар и останавливается. Тишина оглушает и достигает критической непроницаемости. В полном оцепенении, не слыша даже собственного дыхания, он наблюдает, как чужак с его лицом поднимается на ноги, вытирая вымазанную в крови ладонь об одежду и равнодушно разглядывая бездыханное тело. «Рано или поздно это бы все равно случилось…» Слова? Мысли? Они приходят из ниоткуда. В самом дальнем, в самом темном уголке души, который он всегда прятал от самого себя, Билл знал, что так когда-нибудь и будет…
В диком вопле отчаяния он сползает на пол, сгибается пополам, захлебываясь в собственных бессильных криках, раздирающих его под черной маской с сомкнутыми губами. Боль поглощает все его существо, устремленное туда, за тонкую грань, где бездыханным телом лежит его брат, близнец, которого вместо спасенья он обрек на смерть.
Не повинуясь ему, голова запрокидывается вверх, и полные боли глаза различают на пололке отражение, притягивающее его, отрывая от пола, за который он судорожно цепляется, не желая разлучаться с мертвым близнецом. Гравитация выпускает его из своих объятий, и он ощущает, что падает, лишенный ее цепей, падает вверх в затягивающий свод комнаты, не отличимый от ее пола.
Зеркальная поверхность холодит кожу лица, Билл собирает остатки сил и приподнимается, опираясь на руки, он не может заставить себя посмотреть наверх, где лежит тело его брата немым, мертвым укором, воплощением его самого главного страха, и взгляд расфокусировано блуждает по полу, где призрачный мир заново выстраивает иллюзию… Из груди вырывается еле слышное «нет», только не опять, второго раза он не переживет, но образы зазеркалья уже обретают свою реальность.
Картина становится все четче, обретает свою целостность, и вот уже он, Билл, мечется по чужой комнате, не находя выхода. Незнакомая, неузнаваемая, развороченная в пух и прах комната, и Билл все в той же лихорадке полнолуния. Кажется, еще секунда и воздух вокруг него заискрится электрическими вспышками, напряжение чувствуется даже через призрачную границу зеркала. А потом оба Билла замирают, когда один из них разворачивается, и в его грудь упирается старый отцовский пистолет, рукоять которого сжимает ладонь Тома.
Взгляд брата холоден, ни капли сомнения нет в нем, лишь брезгливость и отвращение к сжигаемому изнутри брату, совсем как у отца. Билл смотрит на Тома и не видит брата, понимающего, оберегающего, он видит чужака из Ордена, видит то, что всегда мечтал вырастить отец и видит жалкую фигуры жертвы, покорно принимающую свою участь. Последний отчаянный рывок, попытка перехитрить безжалостную судьбу. Билл не слышит выстрела, он только чувствует мгновенную обжигающую боль в собственной груди и горечь предательства того, кому он верил больше жизни. На глаза опускается темнота, а когда она отступает, за зеркальными границами остаются два мертвых тела, два близнеца, два предательства, два исхода, две линии изломанной судьбы и тишина, как ответ на все мучающие вопросы…
Не успев оправиться от шока, он замечает, что мертвые фигуры пытаются выбраться из сковавшего их ледяного безмолвия, устремляются к нему навстречу. Пол и потолок стремительно приближаются, сужая зеркальное пространство, и Билл бросается к мелькнувшей вдали полоске света. Комната сжимается, но он уже у двери. И как только она отворяется, выбрасывая его наружу, зеркала сливаются, а бездыханные близнецы обретают друг друга… Хоть и в смерти, но все равно вместе.
Перед ним оказывается огромная спиральная лестница, чутье, обостренное до предела, подсказывает, что Биллу нужно подниматься наверх. В бешенной гонке одна мраморная ступенька сменяет другую, он запрещает думать себе о чем-либо, кроме брата. Том жив, он чувствует это, что бы ему не показали в той комнате, его страхи умерли вместе с фантомами зеркал, а у них с братом еще есть шанс. Том научил его никогда не сдаваться, бороться до последнего, и пора отплатить ему той же монетой. Лишь бы Билл успел.
Лестница выводит его на крышу, к темному небу, затянутому быстро бегущими облаками. Как в ту парижскую ночь, о которой Билл ничего не знает, но которая задолго до его рождения определила их судьбу, дуют ветра, завывая между шпилями заграждений. Его взгляд приковывают алтарь с лежащей на нем книгой и стоящий возле него брат, сдерживаемый двумя охранниками. Все эмоции брата надежно скрыты за маской, он внимательно вслушивается в то, что ему говорит лорд. Билл бросается к ним, но чьи-то руки стальными тисками хватают его за руки, грудь, плечи, не давая сделать больше ни одного шага.
– Пусти, – шипит он сквозь сжатые зубы, не спуская глаз с брата, но тщетно, даже с его силой он не может справиться с четырьмя верзилами, удерживающими его на месте.
– Не мешай, парень, скоро все закончится, – бормочет кто-то у него над ухом.
Том уже не боится. Даже тот факт, что они попали в расчетливо расставленную ловушку не вызывает у него никаких эмоций. Да, пророчицы сдержали свою обещание – медальон действительно привел избранника к книге. Да, этот темный лорд, стоящий напротив Тома, следуя подсказке одной из сестер, заставил старика Ренье рассказывать о семи днях вместо предсказанных шести, и они с братом сами пришли в лапы к зверю, не подозревая, что уже поздно что-либо менять. Изощренная шахматная партия, растянувшаяся на несколько столетий, было глупо надеяться перехитрить игроков с вековым стажем, теперь Том это понимает. Судьба уже собирается сделать свой последний ход, и с губ, уставших повторять «шах», наконец-то сорвется желанное «мат», вот только случай снова все спутал, и под маской короля скрывается ненужная им пешка.
– Теперь, когда все наконец-то в сборе, – лорд одаривает Билла снисходительным насмешливым взглядом, чтобы повернуться к Тому и обратится уже только нему, – ты должен исполнить свое предназначение. Как бы вы со своим жалким братом не противились этому, ты рожден для этого, мой мальчик.
Том делает шаг под одобрительный гул толпы, собравшейся за спиной лорда. Время сжимается в пружину, и Билл делает рывок. Тщетно, железная хватка его стражей держит крепче оков.
– Том, какого хрена? – резкий крик, разрывающий завывания ветра, слышит только один человек, – это не твое бремя. Не ты должен коснуться проклятой книги.
Том еле заметно вздрагивает, но не оборачивается. Билла он не выдаст, главное, чтобы тот сам ничего не испортил.
– Том, это моя судьба. Том, прошу тебя! Не делай этого…
Крики Билла разрывают ему душу. Тусклым огоньком тлеет надежда – он коснется книги и ничего не случится, а пока собравшиеся в зале разберутся, что к чему, и обнаружат подмену, они смогут сбежать, или на худой конец протянуть время, пока не истечет час пророчества. Том не хочет думать о самом плохом исходе дела, он просто хочет уберечь Билла от тьмы, и для этого своей жизни не жалко. Лучше уж он… Огонек надежды тлеет и гаснет, когда Том медленно протягивает руку к старинному фолианту и тонкие пальцы зависают над искусно выкованной пряжкой замка. Будь что будет…
Но прежде, чем он успевает что либо сделать, небо озаряется вспышкой света, и темное облако нависает над алтарем, из него показывается сначала длинный нос, а затем и его обладатель в шляпе увенчанной бубенчиками.
– Лорд хоть старый, а дурак, – явившаяся рука вытаскивает из дымки плащ, – из двух выбирал, и то не ту птицу поймал.
Ничего не понимая, Билл оглядывается по сторонам, скользит взглядом по замершим фигурам Тома, лорда, выпутывается из хватки обездвиженных громил и рассматривает Шута, который заботливо поправляет камзол на застывшем истуканом лорде, затем поворачивается к Тому, стряхивая с его плеч невидимые пылинки.
– Как ты это сделал? – спрашивает Билл, пока припадающий то на левую, то на правую ногу Шут ковыляет ему навстречу.
– Ну… смотря с какой стороны посмотреть, над временем я конечно не властен, – Весельчак убирает загораживающую путь рапиру стражника, попутно поправляя его шляпу, – но кое что умею. Тем более, считай, лорд обманул вас на целые сутки, так что со старого проходимца должок.
– Тогда нам нужно скорее отсюда выбираться, – Билл было бросается к брату, но под резким осаждающим взглядом Джокера замирает на месте, не в силах сделать и шага.
– Сегодня же ночь пророчества, Билл, – втолковывает ему Шут, будто трехлетнему ребенку, – сегодня вы выполните то предназначение, для которого и были рождены. Конечно, я всегда не прочь поспорить с госпожой Судьбой, но в эту ночь, скажу по секрету, – голос Весельчака переходит в доверительный шепот, а левый глаз дружески подмигивает. – Она настроена крайне решительно.
– Не понимаю… – Билл растерян, он смотрит только на Тома, боясь, что если упустит его из виду хоть на секунду, с ним что-то случится, – ты сказал «мы»? Рождены?
– Ну конечно вы рождены, или ты думаешь, детей аист приносит? Вынужден тебя разочаровать, – Весельчак с притворным участием похлопывает Билла по плечу, – боже, люди, когда вы научитесь хотя бы читать внимательно чертовы пророчества, не то, чтобы толковать. Там же ясно сказано – «близнецы».
– Это значит, что Том тоже…
– Может открыть книгу. Ты и он и больше никто и ровно сегодня в полночь. Но! – Шут приобнял Билла, разворачивая и провожая к алтарю, – дело в том, что выпустить Их на свободу должен именно ты. Это и есть то самое твое предназначение, сила полнолуний, тени и ночные кошмары в одном лице.
– Почему именно я, если ты сам только что сказал, что и…
– Потому, – перебивает его Джокер, опять не давая договорить. – Потому что вы с братцем в разных командах. Знаешь, равновесие, темная-светлая сторона и прочая модная в этом мире ерунда. Но я болею за тебя, – легким тычком в спину Шутник подталкивает его к постаменту с книгой. Билл задевает плечом застывшего брата, в глаза бросаются замершие в сантиметре от книги пальцы. Кажется, он начинает понимать, к чему клонит карлик.
– Что произойдет, если книгу откроет Том? – прерывисто спрашивает он Джокера.
– Хм… для вас ничего хорошего… для нас, Билл. – Веселая гримаса исчезает разом, и без кривой ухмылки и хитрого взгляда лицо Шута преображается. – Что происходит с замком, если его открывают не тем ключом? Он ломается. Книга будет разрушена, Врата навсегда заперты, а вы, если и сумеете унести отсюда ноги, долго не протянете. Тени Древних, тех, кого вы оставите зависшими между двумя мирами, будут преследовать вас до конца. Тебе кажется, что до этого вся твоя жизнь была адом? Поверь мне, мой мальчик, это были только двойки бубен…
– А если это сделаю я? – Билл обреченно смотрит на фолиант.
– Ну это другая сказка. Ты открываешь Врата, Древние вырываются наружу... они долго ждали, и они жаждут власти, крови и разрушений, так что, боюсь, наш лорд зря так радуется. Власть в стане тьмы поменяется, и могу гарантировать, тебе отведется далеко не самое последнее место, не говоря уже о силе. И братишку твоего, – Шут приманивает Билла пальцем, – можно будет рядом с собой пристроить. Древние умеют быть благодарными, поверь мне, я-то помню… Как ни крути, перспективка заманчивая. На одной чаше власть и жизнь под защитой тьмы, на другой ночные кошмары и вечная борьба. А теперь решай, Билл. Держать этот момент времени на паузе дело довольно хлопотное. – Шут отступает от него на шаг, закидывая себе на плечо мантию тем самым смешным жестом и в последний раз подмигивая ему.
Мысли лихорадочно сменяют друг друга. Есть ли тут вообще выбор? Открыть эту чертову книгу самому, чтобы от них, наконец, отстали, впервые за всю жизнь почувствовать себя в безопасности, и какая к дьяволу разница, что они окажутся на стороне тьмы? У него будет Том, ему пообещали, а все остальное не имеет значения. Кроме одного. Кроме того взгляда, которым посмотрит на него брат, когда узнает, какой ценой куплены их жизни. Билл уже видел этот взгляд, в зеркальной комнате иллюзий, за секунду до того, как Том нажал на курок… Но позволить брату открыть книгу – это превратить их жизнь в вечное бегство, в вечный страх, до конца, который не заставит себя долго ждать, как предупредил его Шут. Голова разрывается, а время с глухим ударом сердца оживает, и ошарашенный Том задерживается над книгой, не понимая, как Билл оказался рядом с ним.
