***

Том, завернувшись в одеяло с головой, сидел на постели по-турецки и с жадностью уплетал горячие бутерброды с ветчиной и сыром, запивая их кофе с молоком из большой чашки. Настроение было отличное. И даже улыбчивое ворчание Марино не смогло его испортить. Марино же сидел на подоконнике, смешно болтал ногами и наблюдал за парнем.
— Где тебя так? — кивнул Том на перебинтованное плечо.
— Ерунда, — отмахнулся мужчина. — Наши местные разборки. Кто-то решил, что у меня слишком большая доля рынка и мне надо поделиться. А я не стал. Трех сантиметров не хватило, чтобы в сердце. Так что тебе чрезвычайно повезло в тот вечер.
— Спорный вопрос, — хмыкнул Том.
— Что именно тебя смущает?
— А чем ты занимаешься? — резко сменил он тему.
— Тебе не надо этого знать. Важно, что тебя кормят, поят, есть на чем спать и кому лечить.
— Ну, как это не важно? Вот пристрелят тебя, а я тут с голоду помру. Знаешь ли, приятного — мало.
— Смешной ты. Несколько дней назад на коленях умолял меня убить тебя, а сейчас боишься умереть. Тебе не все равно, как это произойдет?
Том сделал большой глоток и вздохнул:
— Просто умереть от голода как-то нелепо, хотя и гораздо приятнее, чем от побоев. Марино, а что будет, когда я тебе надоем?
— Ничего, — он растянул губы в неприятной улыбке. Том понял, что не надо было об этом спрашивать, но уже сильно поздно. — Тогда я тебя убью. Продать я тебя не смогу, как предыдущего мальчика, так что дыши, пока я разрешаю. Каждый твой день может стать последним.
Том удержал на лице улыбку, даже счастливое выражение глаз почти не изменилось, лишь чуть прищурился, а вот внутри все похолодело и задрожало.
— А можно я тебя тогда попрошу? Ну, так сказать, последнее желание? — как ни в чем не бывало, спросил он. — Отдай мое тело брату. Оно ведь тебе больше будет не нужно, а он хотя бы попрощается со мной. Я хочу, чтобы меня похоронили на родине. Обещаешь?
Марино рассмеялся.
— Нет, конечно. Я купил твое тело, и теперь оно принадлежит мне, и я сам буду решать, что с ним делать. Вот сделаю из тебя чучело с дыркой и буду трахать и после смерти.
Том хихикнул. Хотелось убить его, растерзать, вырвать сердце и заставить его съесть, но Том хихикал. Он будет улыбаться, будет хихикать, он не покажет, как сильно ненавидит и боится его.
Потом они повалялись на кровати и поласкались, поцеловались. Том аккуратно помял его плечи, погладил шею, спину, помассировал икры. Марино покрыл тело нежными поцелуями, иногда чуть покусывая кожу. Он наслаждался им, едва касался губами и руками. Возбужденный член скользил по животу, легко дотрагиваясь до такого же возбужденного мальчишеского.
— Я хочу, чтобы ты всегда был таким, — страстно шептал Том, обхватив его ногами за талию. — Хочу, чтобы ты любил меня. Был со мной. Дарил себя.
Он выгибался и постанывал, он ласкал его и царапал. Он прижимался к нему всем телом и чуть подрагивал от его прикосновений. Марино заводился все больше, становясь резким, даря все более агрессивные ласки, но без боли. Неожиданно он остановился, выругался и рухнул на распростертого под собой Тома.
— Что? Тебе больно? — обеспокоено поинтересовался Том, испытывая очень двоякие чувства — обиды, что обломалось всё, и радости, что всё обломалось.
— Нет, просто забыл. Я хотел сегодня кое-что сделать и забыл.
— Ну, давай ты сделаешь это чуть попозже, — он потерся о бедра Марино.
Тот приподнялся на локтях и встревожено посмотрел на парня.
— Ты прям сегодня странный какой-то. Что-то произошло, пока меня не было?
— Нет, — качнул Том головой, улыбаясь. — Просто ты хороший со мной, и я хороший с тобой. Тебе же так приятнее, и мне. Я не хочу, чтобы ты делал мне больно. Я хочу, чтобы ты любил меня.
— Хм… Ты решил меня влюбить в себя? Но так ты мне быстро надоешь.
— Надоем — убьешь. Зато это будут самые лучшие дни моей говенной жизни, — пожал он плечами, лукаво улыбаясь. — Ты только не забудь, о чем я просил, ладно? А я постараюсь тебя не расстраивать.
Марино недовольно выдохнул и слез с него.
— Договоришься, — бросил он, уходя.
Том несколько минут повалялся, потягиваясь то так, то этак, потом ушел в ванную.
— Ненавижу тебя, блядь дешевая, — презрительно плюнул он в собственное отражение. — Убьет — правильно сделает. Но ты держись, Том. Пока есть силы и возможность — держись. Интересно, а если Билл узнает, как я выторговывал себе жизнь, он отвернется от меня? Наверное, я буду ему противен. Он даже из жалости ко мне не прикоснется. Он будет ненавидеть меня, смеяться и издеваться… Надо мной все будут смеяться и издеваться. Все…
Он тяжело дышал. В глазах стояли слезы. Он будет всем противен, от него отвернутся все-все, даже брат… Том тяжело вздохнул. Взгляд потухший, уголки губ опущены. Может, как-то попробовать умереть? Довести Марино, пусть он забьет его до смерти… Он не выдержит, если Билл станет его ненавидеть. Это самое ужасное, что может произойти, — пройти через ад и получить в награду презрение близнеца. Он не переживет этого…
Он весь день просидел на подоконнике, мрачно созерцая, как у далекого острова кипит жизнь. Хотелось валяться на полу, выть, рвать волосы. Хотелось лежать трупом и ни на что не реагировать. Хотелось назло Марино вырваться на свободу. Вырваться и жить! Именно жить! На полную! А не существовать, завися от того, прибьют этого ненавистного мужика сегодня, а может быть Марино сам прибьет его или покалечит…
Марино пришел на закате. Принес что-то. Осторожно положил на кровать.
— Не вижу радости, — фыркнул он, когда заметил, что Том на него не смотрит.
Поворачиваясь к мужчине, Том надел на лицо улыбку. Засветился так, что самому противно стало.
— Что это? — спрыгнул он с подоконника и подошел к кровати, чтобы получше разглядеть…
Одежда?!
— У тебя есть полчаса на то, чтобы привести себя в порядок.
— Ч-что… э-то? — заикаясь, спросил он.
— Трусы, носки, бандана, брюки, футболка и туфли. Давай, 30 минут. Время пошло.
— Марино… — пробормотал Том ошарашено.
— Двадцать девять минут, — подтолкнул его мужчина к ванной.
Когда он вышел, Марино уже не было. И это хорошо. Том достал трусы и ужаснулся — стринги. Может на девках они и смотрятся сексуально, но он это надевать совершенно точно не будет. Брюки классические. Цвета слоновой кости. Том такие не носит. Под цвет них мокасины. Носки и футболка кипельно-белые. В прошлый раз он передвигался в пределах дома — в шортах, майке и босиком. Сейчас… А куда это Марино собрался его отвезти?
Брюки очень плотно сели на бедрах. Не удобно. Он в такой одежде сто лет не ходил… Блин… У Билла и те штаны свободнее сидят. К тому же надо быть осторожным, чтобы в случае чего не прищемить молнией нежную кожицу, только издевательств Марино ему не хватает для полного счастья. Футболка оказалась тоже по фигуре и вдобавок короткой. Рукавов нет, бледные, тонкие руки в ней смотрелись жалко. Ужас, насколько ему было не удобно. Мокасины хорошие, только подошва очень тонкая. Том свернул бандану с бледно-желтым рисунком и завязал ее на голове. В целом, выглядит он шикарно, только вот он терпеть не может вещи по фигуре…
— Марино! — повис он у вошедшего мужчины на шее.
— Тебе нравится?
— Очень! Только я настолько отвык от одежды… — Том потупился. — А куда мы пойдем?
— Ты же хотел подышать воздухом, погулять… Ну, вот сейчас мы этим и займемся. Если мне понравится эта ночь, то, обещаю, иногда их повторять. Ты согласен?
— Да! — восторженно выдохнул Том, вновь повесившись на него.
— Только кое-чего тебе не хватает, — Марино застегнул на шее мягкий ошейник, какие обычно любил таскать Билл. И все было бы хорошо, если бы от него не тянулась тонкая цепочка.
— Я так не пойду, — Том попятился назад, с ужасом глядя на поводок. Затряс головой. Губы дрожат. В глазах отчаянье.
Марино удивленно уставился на мальчишку, дернул за поводок.
— Я не пойду так… — лепетал он. — Я, конечно, твоя домашняя зверушка, твоя дырка, твой кусок мяса, ты можешь делать со мной все, что хочешь, можешь убить, изнасиловать, продать, но я так не пойду. Я не собака, чтобы меня выгуливали на поводке. Я лучше навсегда останусь без воздуха, но на поводке никуда не пойду. Я человек, а не собака.
Том расстегнул ошейник и уронил его на пол.
— Ты знаешь, что я с тобой сделаю за непослушание? — зарычал Марино.
— Знаю. Я никуда не пойду на поводке, — едва слышно прошептал он.
Удар по лицу. Губы в кровь. Том посмотрел на грудь. Несколько капель попало на футболку. Он грустно хмыкнул. Погулял? Принялся медленно раздеваться. Подышал воздухом? По щекам текли слезы. Понравилось?
— Убей меня, Марино, а… — всхлипнул он. Руки плетьми упали вдоль тела. — Давай уже закончим с этим… Я очень устал… Ты только помни о моем последнем желании… Пожалуйста… Убей, а…
Марино ударил в живот. Том охнул и согнулся пополам. Воздуха не хватало. Он опустился на колени и сжался.
— Спасибо, — поднял к нему благодарные глаза. Зажмурился, ожидая следующей партии боли.
Вместо этого хлопнула дверь.
Том повалился на бок. Больше нет необходимости ходить в дурацкой маске, заставлять себя светиться от счастья, не надо деланно стонать и изображать страсть, можно быть собой.
— Билл! Билл! — воскликнул он в потолок. — Если между нами есть эта чертова связь, то прости меня! Почувствуй меня! Разреши мне умереть! Не могу больше! Не хочу больше! У меня и спастись не получается, и жить нормально не выходит, и сдохнуть спокойно не дают! Не могу так больше! Прости меня, я слабый… Я сдаюсь… Билл, прости меня…
Он размазал слезы по щекам. Раковина ведь фаянсовая? А значит бьющаяся… Следовательно, можно ведь осколком вскрыть вены… Ну, если сильно постараться… Ночью… Набрать теплой воды и вскрыть вены. К утру все будет кончено. Сейчас сделать вид, что лег спать, а ночью… Том кое-как улыбнулся. Он скоро будет свободен. К черту Марино. К черту тело! Если жизнь после смерти существует, то лучше так. А Билл… Он поймет и простит… Брат обязательно поймет и простит… Он почувствует. Он обязательно почувствует… И простит…
Но ночью ничего не получилось. Том пошло проспал собственное самоубийство. В ту ночь ему снился Билл. Снилось, как они бегут по самой кромке воды, а в воздух взметают мириады брызг. Они играют в салки-догонялки. Причем не понятно, кто из них водит, потому что Том то догонял его, то сам убегал. Они смеялись и веселились. Он был абсолютно счастлив в том сне. Потом Билл поймал его и прижал к себе сильно-сильно, словно прощаясь. А когда оторвался, то Том увидел, как по его щекам быстро-быстро бегут слезы. Он с нежностью смотрел в глаза-отражения своего близнеца, осторожно вытирая непрекращающийся поток, а Билл улыбался сквозь слезы так, что сердце щемило от боли…
Он проснулся разбитый и подавленный. Тело горячее, а ноги и руки ледяные — заболел, похоже. Интересно, где и как тут можно заболеть, если учесть, что он ни с кем не контактирует и не покидает пределов комнаты, которая в свою очередь закупорена полностью от всех сквозняков, а на полу толстый ковер? Том получше закутался в одеяло, великодушно оставленное Марино. Нос щекотал аромат кофе и какой-то сдобы. Значит, Марино уже приходил. Причем, недавно. Ничего не хочется. И сон какой-то странный. Билл… Билл… Спаси… Надо дождаться ночи… Надо дожить до ночи… А потом он будет свободен… Решено. Этой ночью он будет свободен.
Марино появился ближе к вечеру. Том сквозь полуприкрытые веки видел, как тот недовольно посмотрел на подоконник, где лежал нетронутый завтрак, потом широким и резким шагом направился к нему. Сдернул одеяло. Том лишь вяло дернулся, он вообще очень медленно двигался, словно через силу. Негодующее выражение лица мужчины сменилось обеспокоенным. Он коснулся лба, выругался. Том еле заметно рвано дышал, отвернулся от него, глаза влажные, красные.
— Ты прав, тебя, действительно, проще убить, — скривился Марино.
Том благодарно улыбнулся:
— Да, это было бы здорово и очень милосердно с твоей стороны.
— Рот закрой свой, пока я тебе в него что-нибудь не засунул, — зашипел он. — Кстати, хорошая идея.
Марино вернулся через несколько минут с горстью таблеток. Заставил Тома их проглотить. Погладил по горячей спине, по попе.
— Хочешь?
— Мне все равно.
Он резко ввел два пальца, Том шикнул, сморщившись, и сжал мышцы.
— Хочешь? — повторил Марино, и по интонации Том понял, что сейчас его будут рвать.
— Марино, мне очень плохо, — взмолился он.
— Ну, а мы сейчас сделаем тебе хорошо, — мужчина по-хозяйски раздвинул ему ноги.
Если не можешь предотвратить насилие, расслабься. Том уткнулся в подушку. Нравится ему трахать труп — пусть трахает.
Он лег сверху, поглаживая ему бока и плечи. Наклонился к самому уху и прошептал:
— Ты вчера испортил мне вечер, но мое предложение в силе. Только тебе придется ну очень сильно постараться, чтобы вымолить у меня прощение.
Том расстроено хмыкнул. Взялся играть — играй. На кону — жизнь.
— Ты хочешь, чтобы я тебе врал? Чтобы изображал страсть?
— Я хочу хорошего и качественного секса, а уж что ты для этого будешь делать, меня не волнует. И помни, мне должно понравиться, иначе я разорву наш договор. Я и так дал тебе второй шанс, чего никогда не делаю, — Марино откинулся на постель рядом с ним. — И еще, малыш, я должен не только видеть и слышать, что ты меня хочешь, но и чувствовать это.
Том тяжело вздохнул, сел перед ним на колени и окинул печальным взглядом смуглое мускулистое тело. Наверное, все бабы сохнут по этому ублюдку — он красив и смазлив, от него веет мужской силой, — и только Том ненавидит его настолько сильно, что готов убить голыми руками. Но это потом, а сейчас он будет улыбаться, шептать ласковые глупости и изображать великую страсть. Он наклонился к его груди и провел языком от плеча по шее к уху.
— Только в ошейнике я все равно никуда не пойду, — шепнул. — Так что я не буду пользоваться твоим вторым шансом. — Рука скользит по члену к яичкам. Спускается ниже. — Но я выполню твою просьбу. — Палец надавливает на сжатую дырочку. Марино дернулся и удивленно поднял голову. — Ты же хотел, чтобы тебе было хорошо… — Том нажал на простату, заставляя его застонать…
Это было что-то выходящее из ряда вон! Том никогда в жизни не занимался таким сексом — грубым и каким-то первобытным, но в то же время очень нежным и страстным. Сначала Том довел его до оргазма руками и ртом. Потом Марино драл его так, что из глаз летели искры, но аккуратно, на грани, когда боль еще в удовольствие. Том не отвязался от него даже тогда, когда Марино взмолился о пощаде. И он опять ласкал его руками и требовал секса. Под утро, не единожды кончив, Марино просто вырубился. Том подождал, пока его дыхание станет глубоким, и вынырнул из-под руки. Он быстро в утреннем полумраке нашел его вещи и обыскал — нужен телефон. Ни черта! Карманы пустые. Только носовой платок. Дьявол! Он раздосадованно стукнул кулаком по полу. Ладно, пусть только эта тварь скажет, что ему не понравилось. А там он найдет способ или сбежать, или позвонить. Да, главное выбраться отсюда, а уж за ним не заржавеет.
Его пробуждение тоже было необыкновенным. Марино очень нежно взял его полусонного, зацеловал всего, заласкал. И Том, лениво потягиваясь и подставляя шею под поцелуи, позволил себе немного покапризничать и пококетничать. Когда мужчина ушел, он сладко зевнул и вновь закрыл глаза — безумно хотелось спать. А еще болел зад, немного кровил… Он никогда не привыкнет к анальному сексу.
Увы, ни вечером, ни на следующий день, ни даже через день ни на какую прогулку они не пошли. Никуда они не пошли и через неделю. Марино был каким-то раздраженным и дерганым. Два раза в день — рано утром и поздно вечером — приносил еду, на вопросы не отвечал и вообще почти не разговаривал, только трахал его без лишних нежностей, когда вздумается. Один раз Том вообще проснулся от боли, потому что Марино даже не потрудился его хоть как-то подготовить, не говоря о том, чтобы разбудить… Днем он все так же сидел на подоконнике и наблюдал либо за людьми в саду, либо за соседним островом. Чтобы как-то разнообразить серые будни, Том вообразил, что смотрит бесконечно долгий и нудный сериал. А ведь когда-то он ненавидел сериалы, которые любил смотреть близнец в автобусе, чем доводил всех ребят до бешенства. Сейчас он готов был выменять душу за возможность смотреть эти тупые сериалы в автобусе с друзьями…
— Том, а почему ты не спрашиваешь, когда мы пойдем гулять? — поинтересовался как-то Марино у ласкающего его парня.
— А зачем мне спрашивать? Правду ты все равно не скажешь, если бы ты хотел меня куда-нибудь вывести, то уже вывел бы. Если не выводишь, значит, не хочешь. А какой смысл спрашивать в таком случае?
— Как же ты много говоришь? — сморщился он. — Ладно, если бы по делу, а то ведь только позволь тебе рот открыть, как ты затрахаешь кого угодно своим словарным поносом. Ты бы так минет делал, как языком треплешь.
— Как умею, так и делаю, — огрызнулся Том.
— Вот я и говорю, что говоришь ты хорошо, а минет делаешь плохо, а должно быть наоборот. Пошел отсюда, — Марино спихнул его ногой с кровати. — Иди, помойся, не хочу, чтобы от тебя воняло.
Том обидчиво надул губы и ушел в ванную, бормоча под нос ругательства в адрес Марино. А когда он оттуда вышел, то ахнул: на кровати лежала одежда на выход. Хотя, судя по настроению Марино, ничем хорошим ему этот вечер не светил.
Марино завязал ему глаза и повел по дому на выход. Том ненасытно вслушивался в звучащие вокруг звуки и жадно вдыхал запахи. Голова кружилась от эмоций. Он глупо улыбался во весь рот и покрепче сжимал руку Марино. Вцепился в нее двумя руками, словно боясь, что он передумает и вернет его обратно. Дом оказался очень большим, и Том мысленно быстро заблудился во всех этих поворотах, переходах и лестницах. А потом ему в лицо пахнуло морем. Он от восторга даже застонал.
— Марино! Марино! – затряс он его руку. — Ну, можно я посмотрю на солнце! Можно я посмотрю на деревья и цветы!
— Пресвятая Дева Мария! Не насмотрелся что ли? — Марино аккуратно снял с него повязку, стараясь не сдвинуть бандану. Том во всем белом был чертовски красивым.
Они стояли около входа в окружении нескольких охранников. Рядом благоухал розовый куст. Том не сдержался, как заколдованный вцепившись в него взглядом, ринулся мимо охраны к растению. Мгновение — и тело пронзила острая боль! Его согнули пополам, заломив руку за спину.
— Марино!!! — завопил он единственное, что пришло в голову.
Марино пальцем приподнял его голову за подбородок и вопросительно взглянул в глаза.
— Розы… Я просто хотел понюхать… — проскулил Том.
Марино кивнул охраннику. Руку отпустили. Том выпятил нижнюю губу, изобразив на лице великую обиду. Под нос ткнулся влажный цветок.
— Нюхай, — раздраженно рыкнул Марино. — Еще одна такая выходка, и ты вернешься к себе. И я тебя сразу хочу предупредить. Не пытайся сбежать. У меня хорошие телохранители, тебя подстрелят на раз-два. Этот остров — моя частная собственность. С него ты никуда не денешься, и помогать тут тебе некому. А если все-таки сбежишь, то удавись на дредах заранее, потому что, когда я тебя найду, тебе небо с овчинку покажется.
— Я и не собирался… — пробормотал Том. — Ты не понимаешь… Я так давно не чувствовал никаких запахов нормально, что…
— Пффф, — выдохнул мужчина, закатив глаза. — Это была моя самая дурацкая идея…
Том замолчал, не договорив. Да, это была самая дурацкая его идея — метнуться к цветку… Он уткнулся носом в полураспустившийся бутон и вдохнул его аромат. Хорошо-то как…
Дом действительно стоял на обрыве. Желтый, с белыми колоннами, зрительно разрезающие его на одинаковые куски. Вниз тянулся серпантин, затерявшийся под пирамидальными тополями и соснами, посаженными вдоль дороги. Каменистые склоны поросли какими-то кустарниками… Виноград! Дикий виноград стелился кое-где. Персиковые и апельсиновые деревья с налитыми плодами. Они спускались к морю. Краем глаза Том замечал, что Марино внимательно за ним наблюдает, за его нетерпеливыми подпрыгиваниями на сидении, за лицом, вплотную прижатым к окну, и пальцами, мелко постукивающими по стеклу. Ему было все равно. Он впитывал в себя окружающий пейзаж, потому что не понятно, когда еще ему удастся что-либо увидеть, кроме своего бесконечно нудного и однообразного «сериала».
Они приехали к небольшой пристани, где на волнах покачивалась белоснежная яхта. «Марино» — прочитал Том. Отдыхать на яхте «Марино» с Марино, несомненно, верх пошлости, но что не сделаешь ради искусства. Надо не забыть правила игры — влюбленная дура. Только обошлось бы без насилия… И будет обидно, если на вечеринку приглашен еще кто-нибудь. Том решил для себя, что выкинется за борт, если Марино придет в голову издеваться над ним. Черт с ним, что убьют, зато не надо терпеть боль и унижения. Что-то он так свыкся с мыслью о смерти, что едва ли не желает ее ежеминутно.
— Пойдем на ют, — потянул его за руку Марино. — Там есть шезлонги. Загорать, конечно, уже поздно, но просто поваляться всегда приятно. И, Том, аккуратнее, здесь много акул. Не лезь в воду и не свешивай ноги.
Разложенных шезлонгов было три штуки, и Том немного напрягся. Три барных стула… Ваза с фруктами… Берег плавно удалялся…
— Мы здесь будем не одни? — тихо спросил он.
Марино, развалившийся в тенечке, повернулся в его сторону.
— Почему тебя это интересует?
— Не знаю… Я никогда не знаю, чего от тебя ожидать, — Том опустился рядом с ним на колени, положил голову на живот и взял руку, прижал ладонь к щеке, прося ласки.
— Это плохо? — Марино перебирал закрывшие лицо дреды, убирая их в сторону.
— Мне нравится, когда ты ласковый и нежный со мной. Нравится, когда гладишь меня. Нравится, когда заботишься обо мне. Мне хочется прижаться к тебе и согреваться в тепле твоего тела. Но ты так редко бываешь таким, что я… я… — Том сильнее прижался к нему, коснулся губами руки. — Я боюсь…
— Чего?
Том не ответил. Мягко и осторожно принялся целовать его живот, приподняв футболку. Легкими поцелуями поднялся по руке к шее, потом к лицу. Накрыл его губы своими. Язык боязливо проник в рот, коснулся зубов… Марино так же осторожно отвечал. Уголки губ чуть приподняты.
Они целовались очень нежно и лениво, играя друг с другом, дразнясь. К великому своему стыду Том обнаружил, что этот поцелуй его возбуждает, что он не играет сейчас, а действительно хочет, хочет ласки его рук, хочет ощутить его в себе, почувствовать аккуратные толчки. Хочет стонать. Хочет кончить. Он отогнал от себя дурацкую мысль, размером всего в одно слово — педик. Он не педик, он просто очень хочет жить и очень хочет вернуться домой. И какой смысл сопротивляться и орать, если Марино все равно его возьмет, только теперь уже больно, а потом опять запрет в той комнате, навсегда похоронив возможность побега? В другой жизни он будет прежним. А сейчас, да, он педик, который только что сам полез целоваться, и через минуту сам возьмет в рот и как следует отсосет. Потому что только от него самого зависит выберется он или нет, никакой надежды на брата у него не осталось. Билл не ищет его. Билл забыл про него. Заменил другим. Это Билл незаменимый, а его, Тома, заменить легче легкого. Том больше не нужен Биллу. Том для него больше не существует…
— Ты с ума сошел? — недовольно поморщился Марино, отвесив сильный щелбан по макушке. — Аккуратнее. Не надо его так втягивать.
— Я… — оторвался Том от члена. — Задумался…
— Ммм, — улыбнулся мужчина. — Надеюсь, ты думаешь, как меня сегодня порадовать?
— Да, — Том по-блядски облизал губы и провел языком по головке. Он облизывал его как эскимо. Втягивал в себя. Иногда чуть прикусывал, аккуратно, чтобы не сделать больно. Он помогал себе одной рукой. Вторая ласкала яички, иногда касалась ануса. В прошлый раз выходка Тома с пальцем в заднице прошла на ура. Марино хоть и поворчал, но явно получил море удовольствия. Том про себя усмехнулся — а, ну, как оттрахать его, только уже не пальцами… Ох, он бы оторвался, он бы порвал ему все кишки. Палец скользнул во внутрь… Он попытался совместить минет и массаж простаты. Получалось не особо хорошо, но Том старался. Мешал Марино, который вместо того, чтобы лежать смирно и не дергаться, все время выгибался и постанывал. Нравится — это хорошо, но зачем мешать-то? Марино вцепился в волосы и начала задавать собственный темп, чем еще больше испортил дело. Горло уже болело, а воздуха не хватало. Том уперся в него одной рукой, второй продолжая кое-как ковыряться в заде, через раз дотрагиваясь до простаты. Наконец-то он насадил его так, что из глаз полились слезы, а член, казалось, прорвал тонкую кожу на шее сзади. Том с облегчением почувствовал, как Марино кончает. У самого-то член на пределе, но кого это волнует…
— Иди сюда, — поманил его мужчина, тяжело дыша. Том послушно перебрался от ног к голове. — Раздевайся. Не люблю, когда ты в одежде.
— Но люди…
— Здесь только мои люди. Здесь нет посторонних. Раздевайся.
Том скинул с себя одежду, перетянул банданой дреды в хвост. На ветру было прохладно. Солнце-то вообще уже не грело.
— А теперь поработай ручками над собой. Я хочу, чтобы ты кончил.
— Марино… — покраснел Том.
— Давай-давай, должен же и ты получить удовольствие. А потом пойдем ужинать и смотреть на звезды.
— Я не знаю… — проблеял он.
— Ну! — сдвинул Марино густые брови на переносице.
Том провел рукой по торчащему члену вверх-вниз. Сжал пальцы так, чтобы кончить максимально быстро. Закрыл глаза.
— Нет-нет! Я не хочу так быстро! Ласкай себя! Люби себя!
Пришлось заниматься онанизмом со вкусом. Том им, конечно, иногда занимался до похищения, даже если говорить откровенно, то частенько, но вот так показательно… Черт! Такими темпами ему понадобиться несколько минут, чтобы кончить… А хочется побыстрее…
— Да, продолжай, малыш, — шепнул Марино на ухо, заходя сзади. — Мне так очень нравится. Вот так… — Он вставил сразу два пальца, уже обильно измазанных в смазке. — Аккуратненько и нежно. Вот так… — Пальцы заходили туда-сюда. Том начал постанывать, выгибаться, чтобы удобнее было. — Мой мальчик… Мой хороший мальчик… — Поцелуи по шее, покусывания, посасывания. — Мальчик хочет… Как я люблю, когда мой малыш хочет… — Толчок и плавные движения уже внутри. Его рука замещает его руки. Том наклоняется вперед, опираясь на шезлонг. Марино начинает бить сильнее, а руки двигаются по члену все интенсивнее, вырывая из Тома громкие стоны. Вот уже оргазм накроет, собьет с ног. Он почти повис на его руках, не в состоянии держаться. Марино бьет так сильно, что уже очень больно. И Том уже кричит не от удовольствия, а от боли. Оргазм быстро бежит с кончиков пальцев рук и ног к низу живота. Стекает откуда-то с плеч. Концентрируется в одном месте, чтобы через секунду взорвать разум, вырваться наружу, заставить кричать, уронить на колени. Они кончили одновременно. Марино чуть не выронил мокрое обмякшее тело на палубу. Аккуратно положил его на шезлонг. Накрыл халатом.
— Будешь пить? — присел он рядом.
Том, ошалело глядя перед собой, смог только кивнуть.
— С газом или без? Сок?
Он опять кивнул. Марино рассмеялся. Принес ему свежевыжатый апельсиновый сок с кубиками льда. Том полулег, подставив лицо мягким ласкам ветра, накрывшись халатом, как пледом, только голые ноги торчат. Присосался к соломинке.
— Ты доволен? — спросил Марино, рассматривая его сияющие глаза.
Том широко улыбнулся.
— Рыбачить будем?
Он довольно кивнул.
— Хорошо. А то потом темно будет, не так интересно. Накинь халат, не хочу, чтобы тебя продуло. И босиком не бегай. Вон тапочки, около барной стойки.
Марино выразительно посмотрел на охранника.
— Они тебя без слов понимают? — хмыкнул Том, булькая остатками сока.
— Они читают мои мысли, — ухмыльнулся Марино.
Под словом рыбалка Том всегда подразумевал удочку и червяков. Вместо этого им принесли большой тазик мяса. Марино слил кровь в воду и учтивым жестом пригласил Тома насладиться зрелищем. Тот перевесился через перила и принялся вглядываться в темноту. Ничего не происходило. Все было чинно и спокойно. Он обернулся к мужчине:
— А что я там должен уви…
Совсем рядом, на расстоянии вытянутой руки от него, распахнулась огромная пасть. И брызги залили все вокруг. Том шарахнулся в сторону, поскользнулся и едва не слетел в воду — Марино вовремя ухватил его за халат. Сердце в пятках колотилось так, что, казалось, сломает ему ноги.
— Ну, слушай, можно и тебя им скормить. Скорее всего, я однажды так и сделаю, но не сейчас точно. Я же велел тебе одеть шлепки, чтобы не скользить. Бегом, идиот. Не заставляй меня нервничать, — ворчал Марино, чрезвычайно довольный произведенным эффектом.
— Кто это? — вытаращил он глаза.
— Акула. Простая тигровая акула. Они как раз очень активны на рассвете и на закате, ночью еще. Их тут просто прорва, — Марино взял кусок мяса и швырнул недалеко от яхты. Вода забурлила и из нее вынырнула огромная белая морда с треугольными зубами.
Том тоже достал кусок побольше и закинул его подальше. Огромная рыбина вынырнула и, изогнувшись, с фонтаном брызг рухнула в воду.
— Круто! — восхитился парень. Следующие полчаса они провели, дразня хищников, хохоча и веселясь, когда кто-то из них не мог поделить ломти мяса.
Потом они вместе ужинали за длинным столом. Марино рассказывал, как в прошлом году акулы сожрали здесь компанию подвыпивших дайверов, зачем-то полезших в воду. Хотя все прекрасно знают, что в это время года лучше все-таки не нырять в этих местах. А вообще лезть в воду в их местах опасно, акулы, правда, держатся в стороне, но бывает, что и заплывают к побережью в поисках пищи. На вопрос Тома, а как же люди не бояться купать на соседнем острове, ведь он видел, что там народ активно отдыхает, Марино сказал, что берег окружен специальным приспособлением, которое мешает акуле подойти близко. Да и не суются они туда. Людей надо бояться, а не акул.
Потом они курили кальян и любовались звездным небом. А потом… потом они занимались любовью. Да, именно так. Это было что-то невероятное. Марино был необыкновенно нежен и внимателен. Он одаривал его ласками, зацеловал каждый миллиметр кожи. Он… Ах, Том отдавался ему по-настоящему, не играя, не притворяясь. Руки. Плечи. Смуглая кожа. Красивый рельеф накачанных мышц. Жесткие волосы щекочут ему нос и глаза, когда он целует его. Черные глаза, огромные, влажные, миндалевидные, очерчены густыми черными ресницами, смешно загнутыми вверх. Он красивый. Нежный. Страстный. Сильный. Том тает в его руках, растворяется в его ласках… Они заснули только под утро, совершенно изможденные. Том улыбался, уткнувшись носом в его грудь. Марино обнимал его обеими руками. Жарко… Но так хорошо…

***

Жизнь налаживалась, если это так можно сказать в данной ситуации. Том очень боялся, что Марино после той ночи его забьет. Ну, имел он такую особенность — сначала сделать очень хорошо, а потом избить до полусмерти. Однако мужчина остался к нему нежен. По крайней мере, физическую силу не применял — и на том спасибо! Он вернул Тома обратно в его комнату, и следующие несколько дней появлялся редко и вел себя спокойно. Том же во время его визитов крутился около него, всячески демонстрируя свое расположение, проявлял инициативу и вообще был каким-то необычно активным.
Через несколько дней Марино повторил вылазку на яхту. Правда, уговорить его разрешить искупаться Тому не удалось. Но это дело времени. И опять Том был само желание и сама страсть. Более того, он заметил, что и Марино стал помягче. Не было таких резких колебаний настроений. Он даже исполнял какие-то просьбы парня и терпеливо сносил его маленькие капризы. Если бы Том чувствовал в себе тягу к лицам одного с собой пола, то непременно бы решил, что они с Марино пара. Причем пара влюбленных, наверное, именно так все это выглядело со стороны. И именно так это надо было Тому. В конце концов, в его жизни появились еще какие-то события кроме насилия и дикой скуки.
Прошла еще неделя, может быть две. Они только что вернулись с прогулки. В этот раз Марино не потащил его на яхту, они прошлись по саду в сопровождении десятка телохранителей. Том носился вокруг него, словно маленький, рвал апельсины и бананы. Никаких попыток удрать он не предпринимал, решив, что один неудачный побег — и он больше никогда не выйдет из своей темницы, посему надо сделать так, чтобы Марино ему полностью доверял, чтобы, если уж сбегать, то без проколов, чтобы сто процентов удачи, нет, двести!
Марино оторвался от его губ, провел по телу, размазывая по животу сперму. Поднес пальцы к его рту. Том с удовольствием их облизал и пососал. Потерся щекой о его плечо. Обнял и прижался, удовлетворенно вздохнув. Марино откинул с лица дреды и нежно поцеловал его в нос.
— Я принесу тебе ужин. Хорошо? Наверное, уже готово.
— Давай поужинаем вместе, — глядя на него снизу вверх, наивно хлопнул ресничками Том.
— Нет, у меня еще дела. Так что сегодня без меня.
— А завтра?
— Посмотрим.
Марино поднялся и принялся одеваться. Встряхнул шорты. У Тома перехватило дыхание — из кармана выпал телефон. Он моментально подорвался с кровати и кинулся к Марино.
— Ну, пожалуйста, — заскулил он, жалобно заглядывая ему в глаза. — Я так хочу с тобой поужинать… — Ногой отпихнул телефон под кровать. — Или позавтракать… — Впился в его губы.
— Малыш, я, правда, занят сегодня вечером и завтра днем. Обещаю, что как только у меня выдастся свободный день, мы знатно отдохнем, — снял его с себя Марино.
Том тяжело вздохнул и надул губы. Сердце колотилось в висках. Ноги подкашивались. Пальцы дрожали.
— Жаль… — голос предательски дрогнул.
Марино улыбнулся и обнял его:
— Не расстраивайся, — поцеловал и ушел.
Том помедлил, прислушиваясь, а потом нырнул за трубкой, умоляя небеса, чтобы клавиатура не была заблокирована паролем. Руки тряслись так, что он даже не сразу смог достать телефон. Первое, на что он обратил внимание, — дата. Двадцать пятое июня. Его выкрали в начале января… Полгода. Шесть месяцев! Сто восемьдесят дней! Ладно, об этом он подумает потом… Впрочем, как и о том, почему его никто так и не нашел за сто восемьдесят дней!
Он с огромным трудом набрал номер брата. Пальцы не слушались. Мазали мимо. Том злился, скидывал неверный номер и снова набирал. Надо очень быстро. Марино вот-вот вернется, и тогда ему будет хана. Трубка подозрительно долго молчала. Потом по проводам понеслись длинные губки.
— Билл… Билл… Билл… Возьми трубку! Билл… Билл… Возьми трубку! Возьми трубку! — как мантру, шептал он. Билл не мог сменить номер. Если бы Билл пропал, Том бы не расставался с телефоном. — Возьми трубку… Возьми трубку… Возьми трубку…
Набор скинулся. Том взвыл. Опять принялся тыкать по кнопкам. Если бы он помнил номер матери, то позвонил бы ей. Если бы он помнил номер хоть кого-то из группы, то набрал бы его. Но зачем помнить номера, если есть телефонная книжка? Единственное, чей номер он помнил наизусть — это номер брата. И этот чертов брат сейчас не берет трубку!!!
— Возьми трубку!!! — завопил он в отчаянье.
— Том? — в дверях стоял Марино.
И по его прищуренным глазам и кривящемуся в хищной улыбке рту, Том понял, что его мечта умереть осуществится в ближайшие несколько секунд. Он попятился назад, все еще судорожно вцепившись в телефон.
— Дай трубку мне, — протянул он руку.
— Я… Я… — испуганно лепетал Том, прижимая ее к уху. — Марино… пожалуйста… Я так давно не слышал брата… Пожалуйста… Не надо… Хотя бы просто услышать его…
— Дай. Сюда. Трубку, — зло процедил Марино, подходя к нему вплотную.
— Пожалуйста… — всхлипнул он, не в силах оторваться от телефона.
Марино вырвал трубку из его рук. Приложил ее к уху. Недовольно оскалился.
— Твой брат давно сменил номер. Видишь, он даже не хочет с тобой говорить. Ты будешь серьезно наказан.
— Марино! Нет!!! — закричал Том. — Пожалуйста, нет!!! Я же даже с ним не поговорил! Я даже его не слышал! Марино!!! Умоляю, разреши мне…
Он захлебнулся от сильного удара. Сжался весь, падая на пол и закрывая голову. Вот и всё, — сообщило разуму ускользающее сознание.
Это походило больше на сцену из фильма ужасов… Том обнаружил свое тело в подвале прикованным лицом к стене. Причем руки и ноги сильно разведены и, судя по следам на запястьях, он тут уже давно. Том поморщился, пытаясь принять хоть какое-то относительно удобное положение. Ничего не получалось. Ноги закованы в цепи и разведены слишком широко, поэтому свести их нельзя, только шире расставить, но стоять так тем более неудобно. Цепи на руках позволяли некоторое движение, но опуститься на колени тоже нельзя — их длины не хватает. Еще сильно парит, и с него ручьями льется пот. Тело зверски болит. Том сжал мышцы зада — больно — насиловал. Прикольное наказание… Такого Марино еще не выкидывал. Стена с его стороны влажная и плесневелая. Он лизнул ее, чтобы хоть как-то смочить горло и перебить металлический привкус крови. Стало только хуже. К тому же, очень кружилась голова и болели ноги. Что же делать? Хотя… что он может сделать? Только ждать, когда Марино придет, опят его изобьет, изнасилует и уйдет. Исхода два — либо он его доканает окончательно, либо сначала угробит, потом долго лечить будет. Ничего нового и оригинального. Сейчас Тома беспокоило несколько иное, чем его собственное тело и его дальнейшее функционирование. Сейчас Тома беспокоило число сто восемьдесят и отсутствие какой-либо помощи извне. Его похитили почти сразу же после Нового года. За окном кончается… или уже кончился… июнь… И его так и не нашли? Так и не освободили? И почему Билл не взял трубку? Сменил номер? Они каждые несколько месяцев меняли телефонные номера, потому что поклонницы постоянно их узнавали и начинали названивать в любое время суток, глупо хихикать в трубку и нести какой-то бред. Если бы Билл пропал, он бы перерыл всю землю, но нашел бы его, он бы не расставался с телефоном даже в ванной и туалете… Ответ был один. Том понимал уже его, но все равно отторгал. Он не верил. Не хотел верить… Билл не мог его забыть… Не мог!!!
Марино появился, когда Том не то, что уже не мог стоять, висел с трудом. Сейчас начнется… Боже, ну почему он в сознании? Как это все пережить? Билл… Если бы ты только знал, что его сейчас ждет всего лишь за один звонок… всего лишь за возможность послушать длинные гудки твоего телефона… всего лишь за надежду… Том закрыл глаза. Не отвечать. Не кричать. Не дергаться. Он труп. Живой труп. Марино скоро надоест и он уйдет. Билл… Ну почему ты не взял трубку?
— Как моему мальчику нравится его новая комната и красивые браслетики? — Марино взял его за подбородок и сильно дернул, разворачивая голову к себе.
Том чуть приоткрыл глаза, с трудом поморщился.
— Отвечай! — крикнул Марино ему на ухо и мазанул лицом по стене.
Он застонал от обжигающей скулу и щеку боли.
— Да… — выдохнул еле слышно.
— О, отлично! Просто великолепно! Поиграем? — опять приложил о шершавый камень.
— Да…
Марино отпустил его и отошел в сторону. Том опять провис. Запястья, кажется, распухли… Ноги отказывают… За спиной раздалось какое-то странное шипение. Том обернулся, и в тот же момент его сильно ударило по голове. Тело окатила ледяная вода. Левый глаз заливало что-то липкое и вязкое — из раны на виске текла кровь. Струя резко переместилась с затылка на спину. Она была настолько сильной, что сбивала с ног, размазывала по стене, оставляла на теле синяки. Марино сопровождал свои действия какой-то важной речью, но Том просто не понимал, целиком и полностью сосредоточившись на бьющей по телу боли. Его очень быстро начало трясти от холода. Марино что-то спрашивал, дергал за многострадальные дреды, бил, но Том лишь дрожал и невменяемо смотрел перед собой, совершенно не соображая, что происходит. Все закончилось, когда Марино его отымел. Грубо, без всякой подготовки, заботясь только о себе. Тому было настолько плохо, что он даже не кричал, тихо постанывал. Единственный вопрос, который его волновал, — почему за сто восемьдесят дней Билл так и не пришел за ним…
Это развлечение Марино очень понравилось. Он повторял его еще несколько раз, меняя воду с ледяной до кипятка. И Том не знал, что хуже. Он уже давно потерялся во времени и пространстве, уже давно ничего не соображал, находясь на грани полуяви. Марино никогда не доводил его до бессознательного состояния, и это было хуже всего. Том ничего не просил, не говорил, не сопротивлялся. От голода он был слаб. От боли он не мог стоять. Кожа на руках имела такой вид, что Том старался не смотреть на запястья вообще. Он чувствовал, что с организмом что-то происходит — в груди сильно болит, нос забит, кашель с мокротой… Температура высокая… Знобит… Том прислонился лбом к стене. Только бы не кашлять… Когда кашляешь, кажется, что внутренности взбивают веничком — безумно больно. Интересно, Марино нравится трахать такой вот дрожащий полутруп? И еще интересно, он даст ему умереть на этот раз или опять вытащит? Сто восемьдесят дней. И Билл ничего не предпринял, чтобы спасти его… А ведь иногда он ему снится… Не страшно… Скоро Том будет свободен. Только бы Марино не заметил, как ему плохо… Тогда болезнь можно будет запустить и чудесный доктор уже ничего не сможет сделать. Том будет свободен… Только если он не нужен Биллу при жизни, то нужен ли будет после смерти? Том улыбнулся — самое время напомнить Марино о своем последнем желании. Надо будет как-нибудь с силами собраться и напомнить…
В этот раз он пришел не один. Более того, он был совершенно пьян. Мужчины что-то оживленно обсуждали, лапали его везде, щупали… Том подрагивал от их прикосновений, морщился. Марино расстегнул браслеты на ногах и руках, и Том упал безвольной сломанной куклой.
— Вставай, — пнул его Марино.
Том бы и рад подняться, да только физически не может. Ему плохо настолько, что открой двери — он так и останется лежать трупом на полу.
— Вставай, — удар сильнее.
Мужчины опять что-то загалдели на чужом языке. Он услышал звуки расстегивающихся молний. Том приподнял голову…
— Марино, не надо, — прохрипел он, вцепившись в его ноги. — Пожалуйста, Марино! Я ведь только твой… Марино… Прости меня… Не надо… Марино… Пожалуйста… Я ведь только твой…
Он брезгливо отпихнул его и отошел в сторону.
Том поднял глаза, полные слез, и хрипло с трудом проговорил:
— Ты только мое желание выполни… Последнее… Пожалуйста… Марино…
Это длилось бесконечно долго. Том уже ничего не видел, не чувствовал и не соображал. Он лишь безостановочно повторял его имя. Голова отключилась. Перед глазами пелена. Губы не шевелятся. Лишь имя-стон, молитва, которая может все остановить, но которая наслаждается его болью. Толчок-имя. Имя-толчок. Он состоял из боли. Оболочка, в которой жила боль, жгучая, страшная, адская боль. Где-то очень далеко ему начало казаться, что это тот самый долгожданный конец. Что он сейчас пройдет через боль и будет свободным. Даже дети при рождении проходят через боль. И он… Он рождается заново. Сейчас его душа родится. Покинет тело и улетит. Он улетит. К Биллу. К маме. Подальше отсюда. К брату… Вот они только переехали в деревню из города. Бегают по траве около дома, кувыркаются в росе… Вот Билл прибежал к нему, чтобы сообщить, что он выиграл отборочный тур и едет на какое-то шоу. Тому в глаза светит солнце, и он поэтому морщится на эту новость, хотя очень рад, что брат будет участвовать в передаче… Вот они видят свой первый клип по телевизору — хохочут и показывают друг на друга пальцами. Потом еще раз и еще. Билл всегда был рядом с ним. Только сейчас его нет. Но скоро они будут вместе. Осталось чуть-чуть. Совсем капельку…
— Прости меня… — шепчет он, улыбаясь. — Я не смог…
Том уже не мог видеть его — смеющееся лицо, широкая улыбка и боль в глазах. Не видел он и того, как Марино побледнел, когда упавшее на холодный грязный пол бледное окровавленное тело дернули за дреды, приподнимая голову и открывая лицо, и он увидел чуть прикрытые длинными ресницами стеклянные глаза и улыбку, которая довела его, сильного мужика, привыкшего убивать, до истерики. Как он шутками и прибаутками выводил друзей из подвала, обещая им выдать по самой дорогой бутылке вина — отпраздновать их веселье, а потом бегом несся к себе в комнату, чтобы схватить одеяло и вернуться в подвал к истерзанному мальчишке.
— Прости меня… — прочел он по его губам, когда лицо тронула улыбка. — Я не смог… — И Марино закричал от отчаянья, принялся целовать ледяные губы и тереть холодные ладони. А потом закутывал его в одеяло и, подхватив на руки, быстро нес в комнату, умоляя простить. Как набирал полную ванну теплой воды, чтобы хоть как-то согреть промерзшее тело. Как звонил врачу и орал, чтобы тот срочно приехал. Как метался по дому, позабыв про друзей, и бил посуду. А перед глазами стояла запрокинутая голова с полуприкрытыми глазами и застывшей улыбкой. Как через час доктор будет кривить губы и говорить малопонятные слова, из которых Марино поймет всего несколько — переохлаждение, истощение, двусторонняя пневмония, порвали, не жилец. Не жилец! И он будет трясти друга, и обещать любые деньги, только бы мальчишка жил. А тот будет разводить руками и повторять — не жилец, таких даже в больницах не вытаскивают, а этот так и вообще сам жить не хочет, не жилец. И несколько дней он будет жить в его комнате, колоть строго по часам, натирать мазями, менять мокрые простыни, согревать своим телом. Он будет тащить его за уши с того света, а доктор будет все равно качать головой… не жилец… И он поклянется отпустить его, если он выживет. Обязательно отпустить… если выживет…

***
Ему снились кошмары. Голые тела, отвратительные члены и курчавые волосы на лобках. Руки, лапающие везде. Большие животы и дряблые ляжки. Снился смех и чужая речь. Он вырывался, кричал. Внутренности горели. Грудь разрывало от боли. Он открывал глаза и видел либо слишком яркий свет, либо голые тела. И этот кошмар никак не хотел заканчиваться. Он хотел умереть. Он просил их быть милосердными и убить его. Они смеялись и продолжали насиловать его. Потом он проваливался в темноту, чтобы вынырнуть из нее и опять попасть в кошмар.
Том пришел в себя в слезах, заполнив комнату громким истошным воплем.
— …и так вот постоянно, — услышал он обрывок фразы.
— О, проснулся, — улыбнулся врач. — Добрый вечер, Том. Как ты себя чувствуешь? Что болит? Покажи мне, что у тебя болит?
— Сердце, — всхлипнул он.
Брови доктора взлетели вверх. Потом он нахмурился и, достав стетоскоп, принялся слушать грудь.
— Ты уверен? Как болит? Ноет, тянет? Резкие боли? Где? Покажи мне.
— Сердце… Оно не останавливается… Я прошу, а оно не останавливается… Бьется и бьется… Я так хочу умереть, а оно все бьется и бьется… — сквозь слезы бормотал он каким-то покинутым голосом.
Врач сдернул стетоскоп с шеи и хмуро глянул на Марино.
— Я поговорю с другом, он выпишет ему сильные антидепрессанты. А вообще, Эмиль, я тебя предупреждал — тело-то я верну, но если сдвиг по психике, то…
— То вернешь и психику, — отрезал мужчина, садясь рядом с ним на кровать.
Том тут же занервничал, задергался, заметался. Слезы потекли сильнее. Он беспрестанно что-то лепетал и поскуливал, как щенок.
— Мой мальчик, — Марино вытирал мокрое лицо полотенцем. — Мой мальчик, сейчас поест немного и опять будет спать, да?
Том закричал от его прикосновений, словно он жег его каленым железом, стал биться сильнее. Взгляд безумный.
— Руку ему сейчас подержи, — устало зевнул доктор, вскрывая ампулу и наполняя шприц лекарством. — Ладно, главное, что опасность миновала, а там вытащим его. Все равно, он у тебя не протянет долго. Это я тебе и без психиатра скажу. У него нервы в хлам убиты, психику ты раздавил. Ему покой нужен, смена обстановки, свежий воздух, а антидепрессантами мы из него только овощ сделаем.
— Что делать? — Марино крепко сжал руку, подставляя ее для укола.
— Я тебе говорил. Попользуйся им еще в свое удовольствие и продай Рене. Он хороший, он будет с ним ласков. К тому же, вот тебе и смена обстановки.
— Рене?! — аж подавился от гнева Марино.
— Нет, Рене не возьмет его… Можно его Стиви предложить. Хорошее место. Стиви добрый, мальца твоего не обидит, работой сильно загружать не будет. Так, только чтобы хлеб свой отрабатывал. У Рене ему похуже придется. Рене жадный.
— Ульрих, я сейчас тебе как дам, — зарычал Марино, — в нос. Вот даже больной руки не пожалею.
— Ну и будешь его сам лечить, — рассмеялся врач.
Марино что-то ответил, но Том уже не услышал — отключился.
Он то приходил в себя, то снова проваливался в сон. Кошмары ушли, уступив место темноте в сознании и пустоте в душе. Марино тоже больше не пугал его своим присутствием. Тому вообще стало все равно до происходящего вокруг. Ничего не хотелось. Он спал и ел. Молчал. Смотрел в одну точку. Он плохо помнил, что произошло в подвале. Как не очень хорошо помнил и то, что вообще там был, казалось, что это всего лишь один из кошмаров, который хотелось забыть. Доктор приходил все реже и реже — опасность миновала, и теперь пациенту требовались только сон, еда и отдых. Марино исправно выхаживал его и пытался разговорить. Том молчал. Взгляд был тусклым, неживым. Мужчина помогал ему дойти до ванной, мыл сам. Том послушно стоял под душем, безвольно повесив руки. Он закутывал его в полотенце и, как маленького, на руках нес обратно. Он целовал и ласкал его. Том не противился. Лишь глаза становились влажными, и одинокие слезы медленно стекали по щекам. Марино попробовал встряхнуть его хотя бы агрессией — наорал, замахнулся. Том даже не дернулся, только глаза закрыл и отвернулся. В какой-то момент Том обнаружил, что у него и мыслей-то никаких в голове нет — он просто лежит и тупо смотрит в одну точку. Если Марино не перестанет колоть его этой дрянью, то он, действительно, превратится в овощ. Его жизнь, конечно, полное дерьмо, но не до такой же степени себя не любить!
Марино пришел с подносом. Поставил его на небольшой столик откуда-то появившийся в комнате… Вообще, Том заметил, что мебели стало значительно больше — появился стул, два удобных с виду кресла, кушетка, какой-то стеллаж с бумагами, письменный стол и прикроватный столик. Видимо, Марино все это время жил у него. А может, и врач тоже жил… Том вспомнил, как ему было плохо, и перекривился. Сейчас только сильная слабость и вот эта жуткая апатия ко всему.
— А у нас сегодня овощи с мясом, — сказал Марино. — Потом фруктовое пюре и сок из маракуйи.
Он коснулся его лба, потрогал венку на шее, считая пульс, провел кончиками пальцев по скуле и улыбнулся. Поправил подушки и приподнял Тома повыше, чтобы тому было удобнее.
Овощи с мясом оказались пюре, что опять удивило Тома. Все-таки мясо он привык есть в виде кусочков или котлет, но никак не в виде взбитого в блендере дерьма. Он сморщился, отворачиваясь от ложки.
— Том, надо поесть, хотя бы немного, — устало вздохнул Марино.
— А зачем вы это в пюре превратили? — очень тихо спросил он и сам удивился насколько у него хриплый голос. Мужчина вздрогнул и удивленно посмотрел на него. — Я такое не хочу.
— А что ты хочешь? — расплылся он в улыбке.
— Пиццу, — ляпнул Том первое, что пришло в голову.
— Хорошо, — неожиданно быстро согласился Марино. — Ягодный коктейль оставить?
— Да.
Марино набрал короткий внутренний номер и велел повару приготовить им пиццу.
— И колу, — буркнул Том. Просить так просить. — Холодную.
— Тебе нельзя холодное. Ты еще не выздоровел.
— Я по чуть-чуть.
— Хорошо.
— И, Марино, не коли меня больше той дрянью. У меня с головой что-то происходит, — очень осторожно произнес Том, опасаясь бурной реакции.
— Давай только договоримся, если я замечу, что тебе плохо, я буду и дальше тебя колоть, хорошо? Если ты будешь себя нормально вести, не будешь орать и истерить, не будешь кататься по полу, то я не буду тебя колоть.
— Хорошо, — кивнул Том.
Через час они поели. Том, правда, есть совсем не хотел, но злить Марино ему хотелось еще меньше, поэтому он геройски впихнул в себя небольшой кусок и выпил всю колу со льдом. Фруктовое пюре Марино разрешил ему съесть попозже. Том вообще заметил, что он какой-то незнакомо спокойный, ведет себя странно, соглашается и не заставляет, наблюдает постоянно, трогает его. И никуда не собирается уходить.
— Что-то произошло? — не выдержал Том, в конце концов, столь пристального внимания к себе.
— Нет, — опять улыбнулся Марино, качнув головой. — У тебя просто взгляд такой… осознанный что ли… Впервые за месяц.
— За месяц? — ужаснулся Том.
Марино аккуратно пересел к нему на кровать из кресла.
— Да, ты был несколько не в себе. Не помнишь?
Если честно, то Том почти ничего не помнил. Какие-то отрывки, блеклые, незначительные, словно сны, которые глупо запоминать. Хотя нет… Некоторые сны, как раз, он помнил очень хорошо. Сны, а не моменты собственной жизни.
— Не помню…
Марино пододвинулся к нему и провел рукой по голове:
— Тебе надо дреды откорректировать, опять волосы отросли.
Том рассеянно кивнул.
— Ты жил у меня все это время?
— И доктор тоже. У тебя воспаление легких было. Насилу спасли.
— Не надо было… — буркнул Том, устало откидываясь на подушки. В голове крутились какие-то образы, нечеткие, неясные, очень мерзкие и противные, копошились червяками. И Марино был в центре тех событий.
— Это ведь мне решать, правда, — переплел он их пальцы.
Том дернул плечами, забирая руку:
— Я помню, что твой кусок мяса и дырка не имеют права голоса. Над ними можно только издеваться, бить и насиловать. У них нет ничего, даже права на собственную жизнь, — он повернулся к нему спиной, внутренне напрягаясь и ожидая удар.
Марино подтянул его к себе и уткнулся носом в дреды:
— Глупый ты, — прошептал ему на ухо. — И, по-моему, излишне болтливый. Но сегодня тебе можно. Только сегодня, — щекотно поцеловал его в шею. Том хихикнул и зажался. Неприятные образы в голове всколыхнулись и перемешались, словно разом взлетевшие несколько сот бабочек. Он, действительно, не помнил, что там произошло…
Марино провел у него в комнате еще двое суток. Том, как и прежде, спал и ел, в крайнем случае, просто валялся на постели, почти не разговаривал. Марино или развлекал его болтовней, или ложился с ним рядом. Том все ждал, когда он начнет приставать, но тот его не трогал, что несказанно радовало парня — трахаться сейчас он хотел меньше всего на свете. Он пристраивался у Марино на плече, утыкался носом в грудь и безмятежно засыпал, чувствуя, как тот осторожно прижимает его к себе и целует в макушку. Том был абсолютно спокоен, голова удивительно чиста, а память словно кто-то не до конца стер ластиком. Иногда он вздрагивал и просыпался в слезах. Марино гладил его по спине и что-то шептал в ухо. Том не понимал, что он там бормочет, но от этого опять становилось спокойно и уютно, он оплетал его тело рукой и ногой и вновь проваливался в короткий черный сон. Том что-то должен был сделать… Что — он не помнил…
Однажды ему приснилось, что его целуют. Он не видел лица, но губы были такими мягкими, а прикосновения такими нежными, что он с удовольствием ответил. Острый, жесткий язык прогулялся по зубам. Том сладко улыбнулся и чуть прикусил незваного гостя. Лениво разомкнул зубы, впуская язык в рот, отвечая на поцелуй. Марино припал к его губам, сосал их, подразнил языком. Руки ласкают тело. Выдох в рот. Кончик носа трется о кончик носа.
— Просыпайся, соня, — шепчет с улыбкой. — Тебе волю дай, ты всю жизнь проспишь.
— Марино, — он обхватил его за шею, не открывая глаз, и запустил руки в торчащие волосы. — Принеси мне гитару, пожалуйста. Я так по ней соскучился.
— Нет, малыш, — поцелуй в веки. — Я думал на эту тему, и не могу. Ты можешь пораниться сам или поранить кого-нибудь. Я не хочу, чтобы мой мальчик причинил себе вред.
— Но мне безумно скучно.
— Я принесу тебе книжку. Будешь читать. Что бы ты хотел?
Том недовольно сморщился и надул губы:
— Квантовую физику, — буркнул он.
Марино засмеялся. Рука ласкает полувозбужденный член. Том жмурится и ложится чуть удобнее. Губы посасывают губы. Пальцы нежно щекочут яички. Том хихикает и раздвигает ноги.
— Хочешь? — выдыхает ему в рот.
— Да, — стонет он.
— Я аккуратно… Если что…
— Да…
Где Марино прятал смазку и откуда ее так ловко доставал, для Тома всегда было загадкой. Вот уже один палец внутри. Том расслабился и закрыл глаза. Не больно. Хорошо и приятно. Марино постоянно целует. Он вообще сегодня хороший. Сначала, правда, Том хотел покапризничать, но потом передумал. Ему нравилось, когда Марино был нежным, когда готовил его, любил. Нравилось, когда целовал вот так — трепетно, осторожно, словно спрашивая разрешения. И хотелось это запомнить. Том знал, что долго Марино не протянет, что нежность сменится агрессией и болью, или безразличием, когда он на самом деле будет ощущать себя просто дыркой, а не человеком, а сейчас он хотел получить свою маленькую долю его любви, получить и запомнить, чтобы потом вспоминать, каким он может быть хорошим… Зачем? Просто хотелось. Хотелось иногда побыть маленьким и капризным, чтобы о тебе заботились, выполняли какие-то просьбы, хотелось, чтобы тебя ласкали, просто гладили, хотелось почувствовать себя любимым. Не важно, что вот такое чертово извращение, не важно, что разум до сих пор вопит и отторгает, требует погибнуть, но не сдаваться, сохранить честь, достоинство и еще бог весть что, а Тому просто хочется сохранить себе жизнь и вернуться домой. Ему почему-то казалось, что если последовать тропой, вытоптанной Шахерезадой, то может быть и его злой султан когда-нибудь пощадит и отпустит восвояси… Хотя… Кажется, восточной красотке удалось сохранить только голову на плечах, у него программа максимум малость поразнообразней будет.
Марино сегодня поиздевался над ним всласть. Несколько раз почти довел до оргазма, но кончить не дал. Том уже под ним совсем выдохся, уже руки-ноги дрожали и приятно немели, а в глазах все плыло и искрилось, а он все дразнил его и дразнил. Правда, и сам не кончал, растягивая удовольствие. Том уже умолял его, бормотал что-то бессвязное, царапался и кусался, а Марино улыбался и плавно двигал бедрами, рукой в такт лаская его член. Потом рука стала двигаться быстрее, а член внутри медленно и протяжно целенаправленно задевал простату. Том орал в голос от удовольствия, задыхался и облизывал сухие губы. Марино почти совсем остановился и на каждое движение бедрами делал несколько движений рукой. Том сжимал мышцы сильно-сильно, извивался под ним, старался насаживаться сам, но Марино посмеивался над ним и замирал, а потом несильно, но резко бил — чтобы без боли, приятно. Казалось, что оргазм никогда не прекратится. Сил уже не было, а тело все сводила судорогой, оно дрожало и билось в каких-то сладких конвульсиях. Да еще Марино наконец-то соизволил начать шевелить задницей, отчего ему показалось, что он, Том, вообще спятил от удовольствия. Несколько хороших ударов, и Том максимально сильно зажался, чтобы позволить Марино кончить…
Мужчина мягко опустился рядом с ним, блестящий от пота, тяжело дышащий, довольный. Черные волнистые волосы прилипли к мокрому смуглому лицу. Язык лениво облизывает сухие губы.
— Как ты, зверушка, жива?
— Уку… — мурлыкнул Том.
— Вот и я, кажется, на небесах, — он раскинул в стороны руки и ноги. — Иди ко мне, — поманил его
Том юркнул к нему под бок и занял свое место на плече, обхватил ногой ногу. Подул, прогоняя капельку с груди вниз. Мышцы дрогнули, заиграли.
— Послушай, малыш. Мне надо уехать на несколько дней…
— А я? — тут же вскочил Том.
— …А за тобой присмотрит моя сестра. Я сначала хотел тебе еды оставить, но я не знаю, когда вернусь — может быть через день, может быть через пять. Да и боюсь я тебя пока одного оставлять. Слишком много сил было потрачено на то, чтобы тебя с того света вытащить и голову вернуть на место. И мне бы не хотелось, чтобы я приехал к тому, с чего мы начали.
Том сделал вид, что обиделся. Сложил губы бантиком и демонстративно отвернулся.
— Ты можешь хоть обобижаться, но мне все равно надо уехать. Сестра будет кормить тебя и вызовет врача в случае чего. Постарайся быть умницей. Договорились?
Он опустил голову и изобразил на лице жгучую обиду, хотя в душе все пело и танцевало. Марино уезжает! Вместо него будет какая-то девица. А кто у нас самый главный обольститель девиц на свете? Правильно, Том Каулитц! И пусть еще несколько минут назад, он широко раздвигал ноги и сам насаживался на член с такими стонами, каким позавидовали бы бывалые профессиональные шлюхи, тем не менее, спящий в нем мачо просто обязан проснуться и не упустить свой шанс на свободу!

Когда Марино ушел, Том пошлепал в ванную. Задница болела даже сильней, чем он предполагал. По внутренней стороне бедер стекала сперма. Слава богу, Марино был сегодня аккуратным и не порвал его. Хотя еще не вечер. Так, на повестке дня два вопроса: что с девушкой и что знает Марино? Марино, похоже, знает о звонке. Если он знает о звонке, то почему так спокойно себя ведет? Что Марино знает о звонке? Знает ли он, что Том объяснил брату, как их с Даниэле найти? Если он знает о звонке и ведет себя настолько спокойно, то… Нет… Думать о том, что Даниэле могла предать, не хотелось. Мать его! В этой жизни просто не может быть настолько все плохо! Том пытался вспомнить, как Даниэле вела себя вначале и потом в конце. Она попросила заплатить за его свободу. Том согласился. Цена очень большая. Но жизнь стоит дороже. Неужели звонок сделан с подачи Марино? С чего бы ему быть таким щедрым? Нет, это сумасшествие. Марино держит его в полной изоляции от мира, по какой причине он вдруг должен разрешить ему позвонить домой? Дьявол! Что он там говорил про смену обстановки и эмоциональную встряску? Фигня какая-то полная выходит! Ничего не понятно! Боже! А если он хочет заманить сюда Билла? Том побледнел и пошатнулся. Если они хотят поймать Билла и сделать с ним тоже самое?! Нет! Нет! Надо узнать, где Даниэле и что с ней!
Том посмотрел на смятые простыни. Та, которой он укрывался, валялась на полу. Та, на которой он спал, была в белых, местами еще влажных пятнах. Сколько же раз он кончил за утро? Раз пять или шесть… Может быть семь… Марино… Поменьше… Он никогда в жизни так с девушками не развлекался. А Марино, похоже, нажрался чего-то, потому что Том впервые видел, чтобы кто-то кончал и через пять-семь минут его член был вновь готов к труду и обороне. И так на протяжении нескольких часов. Радует только то, что Марино заботился о нем, делал все аккуратно, иначе бы Том еще очень долго воспринимал секс с отвращением. Надо будет спросить о Даниэле. Марино, конечно, не ответит, но вдруг… Блин, вот он всех подставил! Идиот! Не надо было втягивать девушку в свои грязные игры, но как тогда было позвонить брату?
Он кое-как пристроил зад на подоконнике, подложив подушку. Что же так больно-то… Странная ситуация. Вроде бы с возвращением Марино все вернулось на круги своя. Но с другой стороны все изменилось. Сейчас его жизнь висит на волоске и зависит от Даниэле и Билла. Если за неудавшийся звонок Марино его чуть не убил, то за удавшийся — снимет с него шкуру живьем? Что он все-таки знает? Блефовал? Тыкал пальцем в небо? А ничего он не знает! Да! Именно так. Потому что, если бы Марино знал об их сговоре с Даниэле, то уже давно бы они висели в подвале на цепях как минимум для начала. Ничего он не знает!
Марино вошел с подносом, сияя как отполированный медяк. Поставил перед ним еду и сладко поцеловал в губы.
— Как мой малыш? Сильно болит? — он ласково потрепал его по голове.
— Бывало гораздо хуже, — вздохнул Том.
— Ну, ты не всегда хорошо себя ведешь. Врешь вот, например, как сегодня. Я, кстати, привез тебе книгу, как ты просил. — Марино кинул на кровать толстенную книжку. — Квантовая физика.
Том подавился.
— Ты, правда, притащил мне квантовую физику?
— Да, — как ни в чем не бывало, отозвался он. — 483 страницы на чистейшем немецком языке. Полдня в Интернете искал. У нас такое дерьмо просто не выпускают. А зачем тебе она?
— Я вообще-то пошутил… Нет, ты серьезно купил мне квантовую физику?
— Ты же просил…
— Марино, почему, когда я серьезно прошу отпустить меня, ты меня не отпускаешь, а когда я в шутку прошу какую-то фигню, ты обязательно исполняешь мое желание?
— Все дело в желаниях, малыш, — он обнял его. — Все дело в желаниях. Знаешь, какое желание у меня на этот вечер и ночь?
— Догадываюсь…
Марино вел себя странно. Был слишком ласков.
Когда Том поел, он отставил посуду, взял его на руки и перенес на постель.
— Я знаю, что тебе больно, но, прости, не могу терпеть, — зацеловывал он его. — Один раз, хорошо? Я буду очень аккуратен.
Том просто не смог отказать. Точнее, не посмел. Леший с ним, он потерпит. Что с Марино? Почему он так себя ведет?
Марино тщательно его растянул (хотя этого по большому счету особо и не требовалось после предыдущих раз), предварительно покрыв тело поцелуями, вошел аккуратно, двигался осторожно, постоянно задевая простату, от чего Том выгибался и постанывал. Потом он его гладил. Еще чуть-чуть и Том готов был поверить, что Марино по нему соскучился. И то правда, сколько он его не трогал? Четыре дня… Четыре дня, один из которых был самым счастливым за последние месяцы. И ночь тоже… Пока он верил. Пока он ждал.
Марино улыбался, разглядывая его лицо, кончиком дреды промокая выступивший на лбу пот. Том не шевелился, так и лежал с лицом, на котором нельзя угадать ни одной эмоции, лишь блаженная улыбка тронула губы — специально для Марино. Скоро придет Билл. Он потерпит. Он все вытерпит, лишь бы знать, что все не напрасно, что брат близко, что вот-вот он появится. Интересно, сколько надо потерпеть? День? Два? А потом Билл заберет его домой. Он уткнется ему носом в плечо, крепко обнимет и не отпустит от себя никуда. Знать бы сколько надо потерпеть… Все скоро закончится. Да. Все скоро закончится.
— Ты очень красивый, когда вот так загадочно улыбаешься. О чем ты думаешь?
Том вздрогнул, словно его ущипнули.
— Ни о чем…
— А все же?
— О море, — соврал Том, стараясь еще раз улыбнуться. На этот раз мечтательно. — Я давно не плавал в море. А оно вот под окнами плещется… Марино, обещай мне, что мы с тобой обязательно как-нибудь сходим искупаться. Просто сплю и вижу, как мы с тобой плаваем в море.
— Голышом? — усмехнулся Марино.
— Голышом. Ну, если ты гарантируешь, что нам с тобой никто и ничего не откусит.
— Хорошо. Вода немного прогреется, и мы обязательно поплаваем в океане. Странно… Я вообще-то думал, что ты вспоминаешь брата, — пожал Марино плечами, поднимаясь и начиная одеваться.
Том уставился ему в спину. Неужели он где-то прокололся? Нет, не может этого быть! Он сжал зубы покрепче. Марино ничего не знает. Он пытается выведать что-то, ничего не зная, но делает вид, что знает все!
Марино застегнул шорты и накинул на плечи рубашку, еще раз обернулся к Тому:
— А почему ты не думаешь о брате? Ты же должен о нем думать, ждать, переживать… Сколько там осталось времени до вашей встречи?
Том рассмеялся и эротично потянулся.
— Вот за что тебя люблю, как втемяшится тебе в голову что-то, ни за что не отстанешь. Чего ты пристал ко мне сегодня?
— А ты меня любишь? — приподнял бровь Марино.
— А ты сомневаешься? — точно так же сделал Том.
— Да.
— Зря.
Том с постели перебрался на окно и поджал ноги, пряча наготу от похотливого взгляда.
— Ты не ответил, почему не думаешь о брате, — Марино хищно улыбнулся.
— Очень больно думать о доме, зная, что каждый час в плену может стать последним, — грустно вздохнул Том, положив подбородок на колени. Черт! У нас новая игра? Без паники! Главное, следить за собой и не выдать Даниэле.
Мужчина расхохотался, направляясь к двери, набирая внутренний номер.
— Зайди, — трубка исчезла в кармане.
Марино распахнул дверь. Том заметил, что за ней открыта вторая и, кажется, третья… Его дверь самая простая, остальные… Он даже сморгнул от неожиданности… сейфовые??? То есть, если вскрыть эту дверь, то, все равно, они никуда не выйдет отсюда! Что-то ему совсем это все не нравится. Что-то нечисто тут. Черт, Марино странный… Пиздец тебе настал, Томми. Самый натуральный пиздец…
Он увидел силуэт девушки. Облегченно вздохнул — жива — и отвернулся к окну. Нельзя подвергать ее опасности даже мимолетным взглядом. Скоро придет Билл и тогда они оба, он и Даниэле, будут свободны. Главное, не выдать себя и набраться терпения. Что-то не так. Боже, он вообще не понимает, что именно не так…
— Том, — услышал он ее голос. Сладкий и эротичный, словно стекающая капелька по красивому изгибу женского тела. Он обернулся и сдавленно охнул… Той девочки с косами, без макияжа, в джинсиках, просторной футболке и стоптанных шлепках больше не было. Перед ним стояла совсем другая… В коротких шелковых шортах, маленьком облегающем топе на тонких бретельках, в туфлях на высоких каблуках, идеально накрашенная…
— Хочешь, малыш? — протянула она, облизывая губы. — Меня зовут Мия. — Тут же сжала распущенные волосы и перекрутила, как будто в косы, и, наивно хлопнув ресничками и выпятив губки, совсем по-детски произнесла: — Мой брат просил присмотреть за тобой. — Захохотала, обнимая Марино за талию. Тонкие руки… Как лианы…
В сознании, обжигая внутренности физической болью, вспыхнуло ярко-красным огнем всего одно слово — предательство. Но ни один мускул не дрогнул на его лице. Том просто посмотрел ей в глаза. Спокойно, без эмоций, посмотрел ей в глаза. И отвернулся. В голове ни одной мысли. Затылок коснулся стены. В носу щекотало. Перед глазами все расплывалось. Но нельзя. Он не покажет им свою слабость. Нельзя. Том заставил себя улыбнуться. Улыбка вышла вымученная и очень несчастная. Марино и Даниэле продолжали хохотать. «Держись, слышишь! Держись там! Поклянись мне, что будешь держаться!» — звучал родной голос в ушах. Он не сдастся. Не сдастся! НЕ СДАСТСЯ!!!
— Том, я хочу познакомить тебя со своей сестрой… Своей названной сестрой, — как ни в чем ни бывало улыбался Марино. — Мы с ней знакомы три года, и только ей я могу поручить самые важные дела. Это Паола. Она просто умница. Ты помнишь ее? Точнее, ты вспомнил ее? По-моему, она гениально сыграла оба раза. Я даже не ожидал, что ты ее настолько не узнаешь.
Том несколько раз хлопнул в ладоши, не удосужившись одарить их хотя бы коротким взглядом. Внутри больно так, что хочется лезть на стену и орать дурным голосом. Мир разрушался на глазах. Билл не придет. Билл. Не. Придет. НЕ ПРИДЕТ!!! Надежда умерла в страшных муках. Он не сможет больше… Нет… Он не выдержит… Билл… Он не придет…. Он не найдет его… Всё… Это конец… Конец всему… Надеждам… Планам…
— Так что сказал тебе брат?
— Велел держаться, — совершенно спокойно ответил Том.
— О, он у тебя молодец, — удовлетворенно улыбнулся Марино. Достал из кармана в несколько раз сложенную газету и бросил на подоконник: — А это тебе, чтобы было за что держаться.
Мия-Даниэле-Паола вновь обвила мужчину за талию, прижавшись головой к груди. Том никогда в жизни не чувствовал себя настолько плохо. Даже боль после избиений казалась ему не такой ужасной. Парочка отправилась к двери.
— Марино, — окликнул его Том. Голос звучал устало и уверенно. — Скажи, а где я нахожусь?
Ему почему-то было очень важно услышать ответ.
Ответ прозвучал, как контрольный выстрел в голову.
— На Багамских островах. Это между Северной и Южной Америками. Полинезия — это немного не в ту сторону, ближе к Австралии, — смеялась девушка.
Том тоже усмехнулся. Блядь… Почему он не умер в том чертовом подвале?
Он долго смотрел на газету. Немецкий Bild. Они раньше всегда писали о них гадости. Местная желтушная брехаловка… Он заставил себя взять газету в руки. 25 июля. Почти свежая… С трудом развернул…Сердце стучалось где-то в районе горла, даже в груди больно стало.
На первой полосе было опубликовано интервью с его друзьями. Билл с торчащими колючками волосами в белой футболке с черепами, на запястьях напульсники, на груди цепи. Слева от Билла — Густав со стоящими ёжиком волосами. В простой светлой футболке, смотрит куда-то в сторону. Самый крайний справа от Билла сидит Георг. Как всегда идеальные волосы, на груди тоже какая-то цацка, футболка темная, но какого конкретно цвета не понятно — фотография черно-белая. Между Георгом и Биллом… Между Георгом и Биллом… Между… Парень лет восемнадцати-двадцати. Футболка темнее, чем у Билла, но светлее, чем у Георга. Крылышки и череп в короне в середине. Две толстых цепи — на одной болтается пентаграмма, на второй кинжал. Том пригляделся — кинжал, как у Билла. Они периодически менялись одеждой, если какая-то футболка не подходила к джинсам, но свои цацки Билл охранял, как цербер заблудшие души. Однако в этот раз Том был уверен на все сто процентов, что кинжал принадлежит Биллу. Уложенные волосы. Глаза чуть подведены, как у брата. Фотография явно сделана перед концертом. А дальше шел текст, из которого Том узнал, что это новый гитарист группы, зовут его Мартин, ему 19 лет, он из Берлина и всю жизнь мечтал играть в его группе. Конечно, Мартин очень переживает, что занял место замечательного Тома, понимает всю ответственность и бла-бла-бла, но в целом, коллектив его принял хорошо, очень поддерживает и помогает, да и фанаты отнеслись благодушно. Билл, увы, так и не может найти брата, до сих пор переживает, и во всю отрывается в работе, так как только сцена, поклонники, музыка и творчество способны помочь ему забыться. Сейчас они уже записали их очередной альбом, который, конечно же, посвятили Тому и всем трагическим событиям, и со следующей недели начинают очередной гастрольный тур. И Билл очень надеется, что фанаты примут группу в новом составе так же хорошо, как и в старом. А дальше Билл делился своими планами, рассказывал об альбоме и обещал массу сюрпризов для пришедших на концерты зрителей.
Том ошибался, когда думал, что выходка этой красивой твари, больно. Том ошибался, когда думал, что «эмоциональная встряска» Марино его убила. Том даже не подозревал, что может быть настолько больно. Он обвел комнату взглядом, пытаясь найти хоть что-то, что помогло бы ему уйти из этого мира. Простыни можно порвать на тонкие полоски, потом их переплести, и получится более-менее крепкая веревка. Надо понять, как и куда ее приспособить. В комнате никак. Он пошел в ванную. Тоже по нулям. Нет даже полотенцесушителя. На стене висят крючки для полотенец. Он вцепился в один и с силой дернул. Крючок оторвался. Том посмотрел на крепление — двусторонний скотч. Идея повеситься не катит. Взгляд упал на умывальник. Ванну и унитаз разбить будет проблематично, а вот умывальник… Умывальник он отодрать с крепежей не смог, как ни старался. Он заткнул дырку в ванне и включил воду. Хер с ним. Нельзя повеситься, нельзя вскрыть вены, зато можно утопиться. Правда, он плохо понимал, как это сделает, но все равно он будет сильно стараться. А если придушить себя немного простыней? Тогда он отключится на несколько секунд, а вода успеет сделать свое грязное дело. Надо еще как-то забаррикадировать дверь, чтобы Марино не успел до него добраться. Дверь на выход открывается в ту сторону, дверь в ванной в сторону комнаты — ничем их не подопрешь… Что он может использовать? Кресло, столик и кровать — вот и вся его мебель. Том оторвал от простыни длинную широкую полоску. Подвинул кровать к входной двери и поставил ее на дыбы, прислонив максимально плотно к стене. Потом подпер это все креслом. Столик поставил так, чтобы Марино, отодвинувший кровать и кресло, споткнулся об этот мало нужный предмет интерьера. Бегом понесся в ванную. Залез в воду и сделал петлю на простыне. С силой начал растягивать два конца. Стало больно и трудно дышать. Перед глазами все плыло. Он упрямо тянул импровизированную удавку. Сознание все еще присутствовало. Руки уже плохо слушались. Он задыхался, давился, но тянул. Упал в воду, чуть ослабив узел. Нос и рот тут же сделали непроизвольный вдох, наполняя легкие жидкостью. Организм отказывался погибать таким изуверским способом. Том закашлял, выныривая. Что-то ударило по лицу. Сильные руки рванули вверх. Безвольное тело перекинули через колено, головой вниз, начали ритмично нажимать на спину, освобождая легкие от воды. Том дрожал, кашлял, давился. Ну и что, что его спасли. Все равно, он только что умер.
Марино положил его на пол. Том скрючился, ожидая удара. Он все еще хрипел и иногда откашливался. В носу и во рту отвратительный привкус воды. Мужчина вернул кровать на место, задвинув ее в угол между окнами. Кресло оттолкнул ногой в другой угол. Аккуратно переложил трясущееся тело на постель. Обмакнул его простыней, сдернул с подоконника одеяло, на котором Том просиживал днем, и укрыл его.
— Как ты, мальчик? — спросил он, наклонившись над ним.
Пружина внутри сломалась, отпуская наружу накопившееся за эти дни напряжение. Том со всей дури ударил его локтем (он даже не понял, куда попал), а когда Марино отшатнулся, то лягнул его ногами со всей силы.
— Как я?! Как я?!! — заорал он, вскакивая. — Херово я!!! Ты сломал мне жизнь!!! Лишил меня всего!!! А теперь спрашиваешь, как я?!!
Марино легко увернулся от короткого замаха в направлении лица, но не ударил в ответ, лишь отошел на безопасное расстояние. Том тяжело дышал. Ноздри раздувались. В глазах ярость.
— Как я? — усмехнулся он. — Лучше всех.
Он резко развернулся и, шатаясь, медленно, пошел в сторону кресла. Забился рядом с ним в угол, поджав ноги и спрятав лицо в коленях. Марино сел в кресло.
— Послушай, малыш, — Том никогда еще не слышал у него такого голоса. Смесь грусти и раскаянья… — Этот мальчик в группе давно уже. Почти сразу же после твоего… Ну, в общем, давно он. Я не хотел тебе говорить… Не хотел, чтобы ты знал... Понимаю, как это важно для тебя и что ты сейчас чувствуешь… А, зная тебя, я понимал, что и телефон тебе нельзя доверять, что ты дел наворотишь, а мне потом разгребай. Когда Паола сказала, что ты второй день умоляешь ее дать тебе телефон, что ее сердце не выдерживает, я… она… она уговорила меня дать тебе позвонить. Я спросил, что ты конкретно хочешь, Паола ответила, что сбежать, что очень рассчитываешь на брата. Но ты же понимаешь, что я не могу позволить тебе сбежать. Не могу я тебе и отказать. Я ведь все твои просьбы выполняю. Ты хотел парикмахера — пожалуйста. Хотел свежего воздуха — пожалуйста. Хотел развлечений — пожалуйста. Книгу хотел — не вопрос. Позвонить брату — держи телефон. Но есть какие-то твои желания, которые я не могу выполнить. Не хочу их выполнять. Ты ведь позвонил брату? Позвонил. Прости, но я был вынужден дать тебе ложную информацию, чтобы защитить… Том, жизнь не стоит на месте. У Билла теперь своя жизнь, в которой нет места тебе. У тебя — своя. Ты очень сильный мальчик. Сначала я думал, что просто поиграю тобой и выкину. Но мне так долго никто не сопротивлялся. Потом ты сменил тактику. Я понял это сразу же. И вроде бы играешь хорошо, и в глаза заглядываешь красиво, и чирикаешь правильно, но, дьявол, меня не покидала мысль, что маленький орел прикидывается воробышком, чуть зазеваешься — и без глаз оставит. Том, я хочу, чтобы ты остался со мной. У тебя будет всё. Ты ни в чем не будешь знать отказа. Свобода перемещения везде, куда захочешь. Звонки домой. Свобода общения. Весь мир к твоим ногам положу. Но я хочу быть уверен в тебе. Хочу знать, что если ты уехал на какой-то остров, то ты вернешься. Сам. Без принуждения. Мальчик, ты сильная личность. Я хочу, чтобы ты был рядом со мной. И я, клянусь, горы ради тебя сверну.
— Марино, — устало выдохнул Том. — Я не гей, пойми. Мне больно, мне не приятно, мне противно. Я всему этому научился только ради того, чтобы ты меня не бил. Я приспосабливаюсь под тебя только для того, чтобы ты не бил меня. Я все делаю ради одного — избежать боли.
— Я не буду тебя больше бить, только не ври сам себе. Ты, может быть, помнишь, я тебя давно наркотой обколол. Я тогда разозлился на тебя сильно, вот взбесил ты меня, и посадил тебя на наркоту. Она расслабляет сильно, вообще внутренние тормоза срывает. То, что ты творил в постели те полторы недели на наркоте абсолютно не контролируя себя и свое поведение, ни в какое сравнение не идет с тем, что ты делаешь сейчас. Поверь мне на слово — такого секса у меня никогда не было. И ты сам получаешь удовольствие, я вижу. Причем ты его первоклассно получаешь. Я знаю, когда ты притворяешься. Сегодня ты притворялся. Ты не хотел и притворялся. Но когда ты хочешь… Том… — он восторженно развел руками. — Том, ты будешь иметь всё, если останешься со мной. Дома у твоего брата все хорошо. У него новый гитарист, новый альбом, новый тур, новые фанатки. У тебя другая… новая жизнь… Не сразу, когда я поверю тебе, когда буду уверен в тебе.
Том покачал головой.
— Я не хочу, — тихо произнес он. — Я домой хочу… К маме.
Марино вытащил его из угла, вернул обратно на постель и сел рядом, положив руку на бедро.
— Это ничего. Тебе привыкнуть просто надо, — гладил он его по спине. — Вот увидишь, все будет хорошо, малыш. И к маме поедешь. Обязательно поедешь к маме. И к брату. Мы с тобой еще столько всего интересного не видели. И в Америку поедем, и в Перу. Хочешь в Перу? Там такие смешные ламы. Весь мир у твоих ног будет. Я покажу тебе Таиланд и Полинезию, Австралию и Тибет.
— Я не хочу. Я всю жизнь мечтал стоять на сцене. Я всю жизнь к этому шел… Я хочу туда, где я был… Я не хочу жить с тобой. Я все равно сбегу…
— Том, ты не сбежишь отсюда. Здесь все сделано для того, чтобы предотвратить побег. Ты не выйдешь из комнаты без моего разрешения. Ты не покинешь пределы дома без моего разрешения. Ты никуда не денешься с острова. Побег невозможен, Том. Когда мы куда-то выезжаем, то за день до этого все подготавливается к тому, чтобы исключить даже малейшую возможность побега. С яхты ты можешь удрать только одним способом — прыгнуть в воду. Но это верный путь на тот свет, причем самым кошмарным образом — тебя порвут акулы. Из сада — тебя расстреляют мои телохранители, если не догонят. У них приказ. Если мы пойдем на пляж, то ни уплыть, ни нырнуть, ни сбежать ты не сможешь. Никто из моих людей не будет тебе помогать. Никто. Конечно, твоя трогательная история о том, как тебе тут плохо, очень меня повеселила, тем не менее, никто тебе здесь не поможет. У тебя только два пути: или ты со мной, или ты какое-то время еще поживешь тут, а потом я вырежу тебе язык и продам в бордель или выполню твое последнее желание, и то, при условии, что буду относиться к тебе на тот момент так же хорошо, как сейчас.
— Лучше в бордель, чем терпеть унижения! — оскалился Том.
— В бордель? — усмехнулся Марино.
Голос как у кота, который только что встретил соперника. Глаза сузились.
— Тебе объяснить, что такое бордель?
Он схватил Тома за руку и скинул с кровати. Пинать и бить не стал. Просто заставил чуть подняться и вновь швырнул через всю комнату.
— Хочешь знать, мальчик?
Схватил за волосы у корней и рванул вверх. Подножка. И снова Том улетел на несколько метров в сторону.
— Хочешь сравнить жизнь тут с жизнью в борделе?
Он швырял мальчишку, как большую тряпичную куклу. Том больно бился о пол и стены, совершенно потеряв ориентир в пространстве. Потом Марино кинул его на кровать и навалился сверху, заломив руку и с силой ударяя по ногам, чтобы расставить их шире. Вторая рука натянула волосы назад так, что шее стало больно. Он вцепился ему зубами в плечо и укусил.
— Мне дальше объяснять, как с тобой будут забавляться клиенты? — рычал он на ухо. — По пять-шесть человек за ночь? Да не с одним! Иногда по двое, по трое! Всю ночь сосать чужие члены! Они будут рвать тебе задницу, а потом ты будешь облизывать свою кровь с чужого члена, который неизвестно в чьей заднице до этого побывал и что подцепил! Хочешь? А потом на следующий день то же самое. И им будет плевать, что ты болен, что ты рваный, они не будут тебя растягивать, не будут с тобой нянчиться! Они будут рвать! Каждую ночь! Каждый день! Помногу раз будут тебя рвать! Хочешь?
Том не мог ответить, только хрипел. Он кое-как покачал головой. Марино отпустил дреды, но ухватился за затылок и придавил голову лицом в матрас.
— Тебе, кажется, не понравилась групповуха? Ты цеплялся за мои ноги и умолял остановить их! А сейчас, выходит, что понравилось? А ведь мои друзья с тобой обошлись очень аккуратно. Не затрахали до смерти, как я хотел первоначально. Жалко мне тебя стало. Думал, пацан так держался, глупо его убивать таким образом. Хочешь в бордель? Организовать туда экскурсию? Оставить разок на ночь?
Он задыхался, трепыхался под ним, пытаясь хоть как-то скинуть. Марино резко отпустил его и вновь швырнул на пол.
— Я даю тебе сутки на то, чтобы решить всё. Брат твой далеко. Он не поможет и вряд ли сможет найти тебя здесь. Никто тебе не поможет. Или ты со мной, или молись своему богу, чтобы я решил тебя убить, а не продать.
Марино спокойно направился прочь. Около двери обернулся, окинул парня скептическим взглядом и вернулся обратно.
— А это, мальчик, чтобы у тебя не было никаких иллюзий, что тебя тут сильно избивают.
Том толком ничего не успел сообразить. Марино коротким резким движением руки, всего двумя пальцами ударил куда-то в плечо. Мало того, что по моментально парализованному телу волной прошла какая-то совершенно нечеловеческая боль, он ко всему вдобавок понял, что не может дышать. Том задыхался, не в состоянии двинуть ни рукой, ни ногой.
— Больно? — усмехался Марино. — Теперь ты понимаешь, что такое боль? Ты понимаешь, что такое беспомощность? Тебе сейчас надо всего пару-тройку минут, чтобы потерять сознание. А спустя еще минут пять ты будешь мертв. Ты погибнешь от нехватки кислорода. И никто и никогда не установит настоящей причины твоей смерти.
Он низко наклонился к нему и поцеловал в губы, ловя слабый хрип. Еще один удар пальцами по плечу, и Том сделал громкий вдох, судорожно хватаясь за горло двумя руками. Боль прошла так же внезапно, как началась. Том тяжело дышал, вытаращив глаза, отползал в сторону.
— Вот это, мальчик, боль, — миролюбиво сообщил Марино. — Мне достаточно двух ударов, чтобы остановить твое сердце. У тебя есть сутки.
Том так и остался лежать на полу рядом с кроватью. Шевелиться не хотелось. Какой-то неудачный сегодня день. Мало того, что его обломали по всем позициям, так еще и умереть не дали. Хотя, что называется не дали… Том хмыкнул — чуть не убили. Расхохотался. Сначала спасли, помешав утопиться, а потом чуть не убили. Какой, однако, богатый на события день. Идиотское состояние. Марино предлагает ему играть в его же, Томову, игру, но уже в открытую. То есть Том же хотел, чтобы мужчина ему доверял. Ну, вот он доверие свое и предложил. Только оно теперь Тому на фиг не нужно. Что делать? Так, в чем-то Марино однозначно прав: у Билла теперь своя жизнь, у него — своя. Рассчитывать на брата не приходится, у него тур, ему не до Тома. Отбросим ревность (он взял газету) и посмотрим правде в глаза. В их группу вложили много денег, они на пике популярности. С исчезновением Тома что меняется? Ничего, кроме его собственной жизни. Ну, может еще Билл пострадал неделю. И то, не по поводу пропажи брата, а по поводу того, что будет с группой (Том в клочья разорвал газету, особое внимание уделив фотографии). Правильно, Билл — умница, сохранил их группу, заменив вакантное место подходящей кандидатурой. Ну, может, не он сам, а Дэвид, тем не менее, от перестановки слагаемых сумма, как известно, не меняется. Что остается? Остается играть по правилам Марино. Можно, конечно, в бордель, но что-то Тому подсказывало, что там ему вообще не понравится, хотя общение и некоторое разнообразие все же будет. Он уселся на подоконник и раскрыл книгу. Дерьмо какое… Надо же было так попасть с этой сукой… Как он ее не узнал? Как можно было ее не узнать? Два раза видел. Два раза! И не узнал! Он с непроницаемым лицом вырывал страницы, складывал самолетики и запускал их. Марино как его сделал, а! Просто шикарно! Изумительно! Так обставил по всем пунктам! Обыграл в три хода. Шах и мат! Черт с ним! Проигранная битва еще не проигранная война. Какая у нас цель? Свобода! Рассчитывать не на кого. Ну, побудет Том еще какое-то время геем, ну, покорчит из себя влюбленного пидораса… Марино хочет? Марино получит. Том тоже получит. Не сейчас, позже. Но он получит свободу! Он запустил очередной самолетик и хищно улыбнулся. Глаза только были как будто мертвые.

***

C проблемой надо переспать. Так всегда говорила мама, когда им казалось, что жизнь кончена. Так было, когда газеты и журналы начали печатать про них какую-то муть. Так было, когда по телевизору какие-то страшные дядьки обсасывали половые предпочтения Билла. Так было, когда критики обрушивались на них со всех сторон и клевали, подобно воронам. Так было всегда. Они ложились спать, а просыпались уже другими людьми. Закаленными. Том всю ночь просидел в кресле, поджав ноги, и заснул только на рассвете. Он устал. Устал морально. Сломался. Кончился заряд у батареек. Руки опустились. Он думал над словами Марино. Разум советовал принять и согласиться, ведь тогда он сможет выжить и, может быть, вырваться… Вот в этом «может быть» и заключалась вся загвоздка. Он не хотел. На самом деле, он не хотел вообще ничего. Но соглашаться на предлагаемые Марино условия он не хотел больше всего на свете. Кого интересует его мнение? Никого. И, похоже, у него сбился внутренний график. Теперь ночью Том слонялся по комнате, а днем спал.
Он очнулся от того, что кто-то трогает его под коленками и за спину. Распахнул глаза в нелепой надежде, что это Билл…
Марино…
Мужчина поднял его на руки и перенес на кровать.
Хоть бы не трогал…
Так не хочется…
Не тронул… Укрыл простыней, потрогал лоб. Ушел…
Том задремал.
Но сколько бы Том не спал в тот день, час Хэ неумолимо приближался. И это его угнетало. Марино ждал. Он дал ему выспаться и поесть. Дал побыть одному и подумать. Сейчас он сидел в кресле и ждал. Том сидел на подоконнике, очень медленно вырывал странички из книги, складывал самолетики и наблюдал, как они красиво скользят по комнате.
— Прикольно ты читаешь.
Том кивнул. Взгляд никакой, пустой. В нем что-то сломалось там, внутри. Умерло.
Марино подошел к нему, присел на другой конец.
— Ты подумал?
Опять кивок. Самолетик описал дугу и приземлился в пустое кресло.
— Я жду ответа.
Тишина.
— Не заставляй меня применять силу. Если тебе понравилось быть наказанным, то нашу подвальную игру можно повторить.
Том поднял на него взгляд. Спокойный. Равнодушный.
— Исполни мое последнее желание.
Марино смотрел ему прямо в глаза.
Том выдержал, не отвернулся.
Мужчина шумно выдохнул и усмехнулся.
— Семь месяцев… Никто до тебя так долго мне не сопротивлялся. Но ты сделал свой выбор. И я его уважаю.
Когда за Марино закрылась дверь, Том сжался. Он только что собственноручно подписал себе смертный приговор. Здравствуйте, боль и насилие… Давно вас не было. Прощай, свобода… Он уже и не помнил, что это такое… Зато не надо больше играть ни во что. Черт с ней, с жизнью. Он все равно свободен. Интересно, что он придумает на этот раз? В груди неприятно тянуло. Как же херово… Он не сможет больше так… Не выдержит… Зато не надо больше притворяться. И это несомненный плюс. Билл… Интересно, он почувствует, что брата больше нет? Хотя, почему нет? Том всегда будет рядом. Везде. Просто как-то надо освободиться от этого опостылевшего тела. Скоро… Очень скоро… Он посмотрел на ненавистный океан и… закричал… Сердце испуганно ёкнуло в пятки. Он вскочил на колени и прилип к стеклу… Совсем близко к берегу на волнах слегка покачивался гидроцикл. И какой-то парень, стоя, разглядывал флигель в бинокль. Том это понял, потому что он смотрел прямо на него. Шорты… Мать его женщина!!! Они заказали эти шорты по Интернету, когда в прошлом году собирались на Мальдивы. Билл взял себе с голубыми цветами, а Тому выбрал с розовыми. Они тогда еще ужасно поругались, и Том наотрез отказался таскать это безобразие (хотя потом весь отдых не вылезал из них). И короткая свободная майка без рукавов, которая едва прикрывала пупок (рисунок — стрелка вниз через все тело и похабная надпись). Парень заправил длинные темные волосы за уши, и Тома затрясло — никакой ошибки быть не может! Он вцепился взглядом в тонкую фигурку, целуя стекло и безостановочно повторяя его имя. Сердце странно билось в груди. Словно за себя и за него. Он здесь. Рядом. Вот он. Внизу. Он пришел за ним. Он нашел его. Он спасет его. Только надо потерпеть. Надо немного потерпеть. Билл… Билл… Билл!
Парень еще немного постоял около берега, а потом поплыл прочь, очень медленно, постоянно оборачиваясь, словно чувствуя на себе взгляд, словно нехотя, словно с трудом… Том гладил стекло, смотрел ему в след и молился… Билл рядом… Он рядом… Он живет на соседнем острове… Скоро все закончится… Билл…
Когда брат превратился в точку, а потом и вовсе затерялся в бликах, Том начал радостно скакать по комнате, прыгать по кровати и креслу. Выглядело это, мягко говоря, несколько аутично, но Тому было глубоко фиолетово, что о нем думали люди с той стороны камер. Он не был так счастлив тысячу лет! Счастлив по-настоящему. И даже появившийся не вовремя Марино не смог испортить ему настроение. Тому так хотелось хоть с кем-то поделиться новостью, что он, повис на Марино, совершенно по-идиотски поджав ноги, едва не уронив их обоих.
— И что нас так обрадовало? — спокойно поинтересовался мужчина, подхватывая его под зад.
— Ты даже представить себе не можешь! — Том впился ему в губы неприятным поцелуем.
— Зато ты мне сейчас об этом расскажешь.
Том с огромным опозданием понял, что лопухнулся.
— Я прочитал в книжке удивительно умную вещь! — на ходу принялся выдумывать он.
— Не хочешь процитировать? — поднял брови Марино, избавляясь от тяжелого груза.
Парень схватил книгу с подоконника.
— Вот смотри! — тыкал он пальцем в страницу, пытаясь найти хоть что-то, что могло бы вызвать такую бурную реакцию. — Вот! Вот! Слушай! По результатам компьютерного эксперимента, имитирующего дифракцию электронов на одной щели, можно определить длину волны де Бройля, а также импульс электронов! Ты понимаешь?! Ты чувствуешь! Можно определить длину волны де Бройля!!!
— А ты больше ничью длину определить не хочешь? — скривился Марино.
Том сморщился, бросая книгу обратно на подоконник.
— Господи, Марино, какой же ты скучный и примитивный. Хочешь трахаться? — он опустился на кровать. — На. Ни о чем с тобой поговорить нельзя. Одноклеточный.
На самом деле Том шутил. Он считал Марино интересным собеседником, если тот был расположен к общению, который многое знал, многое видел, о многом мог рассказать. Но сейчас голова парня была забита явно не контролированием собственных слов и действий, а братом, который совсем рядом. Более того, Том упустил момент, когда Марино перестал быть добрым, продолжая раздражающе шутить. Мужчина пару минут слушал его, с легкой улыбкой на устах и нехорошим прищуром, а потом… ударил. Том обиженно нахмурился, потирая ушибленный бок, и тихо пробормотал:
— И этот урод обещает мне мир к ногам положить…
Марино услышал. Склонил голову на бок и очень ласково произнес.
— Этот урод предложил тебе мир. Но ты отказался. Так что всё, что у тебя теперь есть для меня интересного, — это дырка. И то не долго. Можешь радоваться: я уже подыскал для тебя притон. Цена всех устроила. Скоро у этого урода будет новая зверушка, более сговорчивая.
— Ну-ну, — вторил ему Том. — Радуйся, скоро не надо будет сначала убивать, а потом лечить и в любви клясться. Можно будет сразу убить и новую заказать. Хотя хватит ли тебя на новую? На мне-то зубы, небось, все переломал.
Марино улыбнулся.
Он порвал его. Сначала Том еще как-то держался, а потом начал орать и умолять остановиться. Но этого ему показалось мало. Он грубо трахнул его в рот, а потом еще раз взял по свежим ранам и заставил вылизать окровавленный член. Том был в таком состоянии, что опять захотелось срочно умереть. Одно вдруг он понял четко: Билл знает, что он в доме, а если его увезут из дома, то Биллу опять придется его искать? Вряд ли Марино вывесит на дверях объявление, куда он дел Тома Каулитца. Следовательно, надо остаться в доме каким угодно способом. Но сейчас просить Марино бесполезно. Он зол и агрессивен… Дьявол! Вот надо было язык распустить…
— И, мальчик, ты тут зря не разлеживайся, — Марино одевался. — У меня сегодня будут гости, уважаемые люди. Человек пять. Думаю, что мы к тебе зайдем. Приведи себя в порядок. Среди них будет и твой покупатель. Ты должен ему понравиться. В принципе, вопрос с тобой уже решен, но ты все равно постарайся. От него будет зависеть, под каких клиентов тебя будут класть.
Том привстал на кровати.
— Марино, не надо… Пожалуйста… Не надо…
Он обернулся и удивленно поднял бровь.
— Не продавай меня… Я… Марино… Пожалуйста…
— Ты мне больше не нужен, — он пошел прочь.
— Марино… — Том заставил себя подняться и добежать до двери. Встать между ней и мужчиной. — Пожалуйста… Я думал весь день о твоем предложении… Я хочу остаться с тобой… Пожалуйста… Марино… Я отрекусь от всех, от семьи, от своего дома… Я хочу остаться с тобой…
Марино ухмыльнулся и оттолкнул его. Том упал на ковер. Израненное тело пронзила острая боль. Он застонал и сжался.
— Ты же мужчина, Том, — назидательным тоном говорил он. — Ты должен держать слово. Ты должен отвечать за свои слова. Ты утром мне что сказал? В бордель? Я к вечеру все устроил.
— Марино… — Том вцепился ему в щиколотку. — Марино… Умоляю тебя… Пожалуйста…
Он брезгливо выдернул ногу и распахнул дверь, ничуть не заботясь, что ударит его.
— Видишь, я опять выполнил твое желание. Обратно дороги нет. Ты сам выбрал этот путь.
Том так и остался лежать под дверью. Во-первых, шевелиться он не мог — больно. Во-вторых, все силы ушли на то, чтобы добраться до двери. Надо как-то уговорить Марино оставить его в доме. Хотя бы на несколько дней. За это время Билл вытащит его отсюда. Как? Черт! Кто его за язык тянул! Идиот!!! Он чувствовал, как щекотно ползут по коже капли крови и спермы. Представлял, как Билл его найдет всего рваного, истерзанного… Как надо будет бежать, а он не сможет… И их опять схватит Марино, и для младшего брата начнется тот же ад, что убил старшего… Том задрожал… Билл… Спаси… Он будет держаться… Знать бы сколько… Во сне Билл крепко держал его за руку и куда-то тащил за собой по длинному темному коридору. Том не видел его. Просто знал, что это брат, что он спасет его. Знал… Верил…
Он вздрогнул и сморщился, когда в комнате неожиданно включился свет, а через минуту вошло пять человек, и Марино что-то им рассказывал на чужом языке. Он так и лежал на полу, в той же позе, в какой тот его оставил, только под бедром теперь была неприятная лужица его крови — видимо, какой-то сосудик поврежден, раньше такого никогда не было… Марино что-то говорил, показывал на него, объяснял. Схватил за дреды, вынуждая подняться. Том еле стоял, фактически повиснув на его руке.
— Марино, пожалуйста… Пожалуйста, Марино… — тихо скулил он. — Я останусь с тобой… Не продавай… Не отдавай меня им… Умоляю… Пожалуйста, Марино… Я не смогу там… Я не выживу там… Я умру… Не отдавай меня им…
Марино не обращал на него никакого внимания, что-то щебетал, поворачивая то одним боком, то другим. Мужчины трогали его, смотрели, как щенка, которого собираются отлучить от суки. Том обхватил его за талию и крепко прижался, полностью игнорируя все попытки Марино отлепить его от себя.
— Пожалуйста… Не отдавай… Я буду с тобой…
— Я тебе сказал, ты не нужен уроду. Все обговорено. Новая игрушка уже в пути.
Том сполз по нему на пол, плюхнулся на колени и закрыл лицо руками. Потом медленно сжался в комок, завалившись на бок. Он забыл… Он дырка… Кусок мяса…
Странно, но галдеж прекратился и люди вышли. Его не тронули. Хотя Том чувствовал, что голова опять куда-то плывет, что ворох мыслей и мыслишек съезжает в какой-то явный бред, склеивается в липкий комок несуразицы. Он не понимал и не осознавал ничего. Ждал, что вот оно сейчас начнется, что… Он натурально сходил с ума, а самое кошмарное во всем этом было то, что он где-то очень отдаленно понимал, что сходит с ума по-настоящему. Перед глазами вновь мелькали картинки, как его насилуют в подвале, а Марино стоит и смеется…
— Блядь, я тебе сказал, что у него нестабильное психическое состояние! — орал Ульрих. — Блядь, я тебя предупреждал, что хочешь сорвать ему крышу…
— Я не хотел срывать ему крышу! Эта мразь просто вывела вчера!
— Тогда не хрен просить меня опять ставить ему голову на место! Ты его снова по кругу пустил?
— Нет, только припугнул.
— И так порвал?
— Вывел сучонок.
— Что ты от меня хочешь? У него уже не задница, а лоскутное одеяло! Там сшивать нечего! Я на кой в прошлый раз вытаскивал его месяц, чтобы ты через неделю опять вернул нас в исходную точку?
— Тебе-то что?! Тебе деньги за это платят!!! И немалые!!!
— Знаешь, — тихо отозвался врач. — Мне его жалко. По-моему, гуманнее будет на самом деле его убить, чем так мучить.
— А это не твое дело! — зашипел Марино очень зло.
— Отлично! Тогда лечи его сам! — громыхнуло что-то металлическое. Что-то захлопнулось.
— Ну, Ульрих, — сменил гнев на милость Марино. — Ну, перестань… Я ведь тоже весь на нервах… Сначала думал, что сучонок притворяется, чтобы разжалобить, пока в глаза не посмотрел… А они опять… Мне аж плохо стало… Ульрих, ну ты сам мне говорил, что ему эмоциональная встряска нужна. Я ему все устроил. И четыре дня он от меня отдохнул, за ним Паолка присматривала. И домой разрешил позвонить. Да, с некоторыми оговорками и условиями, но разрешил. И вон газету выдал с фотографией брата… Но чем лучше к нему относишься, тем он хуже себя ведет. А вчера хамить начал, вообще страх потерял. Скачет вокруг меня, светится весь, довольный, счастливый и хамит. Ну что за дела? Пришлось напомнить, кто есть кто.
— Послушай, все это очень трогательно, но сейчас ему достаточно малого, чтобы мы его потеряли. Понимаешь? И все эти колебания настроений, от глубокой апатии до яркой радости — это нормально. Пока он не восстановится нормально, так и будет, а с тобой он не восстановится. И либо мальчик совсем спятит, либо одно из двух.
— Восстановится, — упрямо отозвался Марино.
Ульрих вздохнул.
— Я бы на его месте уже придумал, как покончить с собой.
— Кто ж ему даст. К тому же он слишком сильно хочет жить. Уж поверь мне. Я никогда еще не встречал такой тяги к жизни. Веришь, он до сих пор мне сопротивляется. Кажется, что вот, всё, готов, мой, хоть с руки корми, а он — раз — и за руку кусает, только потому, что до горла добраться не может.
Марино аккуратно перевернул Тома с живота на спину. Тот так и лежал с закрытыми глазами, претворяясь спящим.
— Я сделаю ему маленькую дозировку, посмотрим, как он себя вести будет. Ну, а там… Я ничего тебе не обещаю. Может быть, вытащим, но можешь сразу приготовиться к худшему.
Они сделали ему укол и ушли. Какое-то время Том так и лежал — в голове нет ни одной мысли, абсолютное спокойствие похожее на абсолютную тишину… Нет, даже не на тишину, а на пустоту. Он пустой сосуд. Серый. Безжизненный. Брат… Может он и сегодня приплывет… Том собрался с силами и сполз сначала с кровати на пол, а потом медленно перебрался на подоконник. Сидеть очень больно. Он лег. Так плохо видно, но, по крайней мере, не больно. Билл… Пожалуйста… Спаси…
Билл больше не приплыл. Ни на следующий день, ни через неделю, ни через две. Том так и сидел на окне целыми днями, вглядываясь в голубую гладь, и ждал его. Зад зажил. Марино голос на него не повышал и не обижал. Был если и не ласковым, то по крайне мере очень внимательным. Том так расстроился, что жался к Марино, ища у него утешения и поддержки. Марино не очень хорошо понимал причину его грусти (точнее он решил, что это реакция парня на произошедшее), но вел себя как старший друг. Они по умолчанию не вспоминали тот день: Тому было очень неприятно, а Марино стыдно, что не сдержался, а может друг ему вправил мозги — неизвестно. Но факт оставался фактом: каждый получил то, что хотел — Том защиту и утешение, немного ласки, Марино — покорного и слабого мальчика, которого хотелось защищать и оберегать.
— Что ты там все высматриваешь? — обнял его как-то Марино. — Алые паруса?
Том уткнулся носом ему в грудь и тихо с горечью произнес:
— Алых парусов не бывает. Это все иллюзия… Мираж… Обман зрения…
Больше он никогда не подходил к окнам, выходящим на океан.

***

Он очнулся в какой-то странной светлой комнате. Обстановка явно домашняя. Кровать… больничная. Стоит какая-то фигня на тумбе рядом с кроватью. Отключена. Проводки торчат… Капельница пустая висит на стойке. Интересно, где он? Тело побаливает. Сильная слабость… Немного погодя до него дошло, что он лежит на спине. Что, несомненно, радовало. Захотелось потянуться. Том дернулся… Руки привязаны… Нет! Нет!!! Только не это!!! Нет! Он больше не вынесет! Пожалуйста, кто-нибудь убейте его! Пожалуйста! По-жа-луй-ста!!! Они все-таки сдали его Марино! Они вернули его в ад! Ну почему? За что? Почему сразу не убить? За что ему это все? Ноги? Том махнул ногами и скинул с себя махровую простыню. Нет! Он не хочет! Пожалуйста! Кто-нибудь! Он метался по подушке и кричал, плакал, истерил. Он махал ногами, словно отбиваясь от своего кошмара, который вот-вот станет реальностью. Он слышал, как в комнату вбежал Марино. Он зажмурился, отказываясь видеть ненавистного врага, продолжая истошно вопить. Марино навалился на грудь, зажал его лицо руками, тихо приговаривая:
— Тихо. Тихо. Тихо, успокойся.
— Нет… Нет… Пожалуйста…
— Том, открой глаза. Посмотри на меня. Пожалуйста, открой глаза. Тихо. Успокойся. Открой глаза. Тихо.
Том зажмурился еще крепче.
— Пожалуйста… Не надо… Пожалуйста… Пожалуйста…
— Открой глаза! — всхлипнул он.
Том упрямо качнул головой, но истерить прекратил. Нахмурился. Марино плачет? Бред!
— Развяжи мне руки, — обреченно прошептал Том.
— Я развяжу. Прямо сейчас. Ты только открой глаза, — с мольбой попросил Марино.
— Не хочу, — буркнул он, приготовившись к удару.
Странно, но Марино не стал его бить. Он просто развязал сначала одну руку, потом перегнулся через него и освободил вторую. Нежно взял ладонь и поднес к губам.
— Ну, посмотри же на меня…
Том приоткрыл глаз… Какая чудесная галлюцинация… Надо сохранить ее в памяти… Интересно, чем он его накачал на этот раз?
— Ты совсем не хочешь меня видеть? — губы нежно касались огрубевших из-за мозолей рук.
— Зачем ты опять делаешь мне больно? Тебе мало моего тела? — всхлипнул Том. — Оставь мне хотя бы брата…
— Том… — ласково звал он, целуя руку, прижимая ладонь к своей щеке. — Томми… Это же я… Томми… Все кончилось… Посмотри на меня. Ну, посмотри же…
Том провел пальцами по лицу, там, где должен быть пирсинг. Колечко в брови на месте. Бред… Этого не может быть… Сон… Он остановился на губах. Не такие как у Марино… Губы приоткрылись, и кончика пальца коснулся металлический шарик. Боже, ему столько раз снились такие сны… Реальные… Осязаемые…
— Это я, — улыбался он. — Я… Это не сон… Не бред… Это я… Открой глаза.
Том отчаянно затряс головой.
— Ты исчезнешь. Ты всегда исчезаешь.
— Главное, чтобы ты больше не исчез, — сел рядом на кровать. Пальцы переплетены. Том вцепился в него так, словно от этого зависела его жизнь.
— И я всегда остаюсь один.
— Ты не один. Давай ты попробуешь открыть глаза, а чтобы я не исчез, будешь крепко держать меня за руку.
И словно в подтверждение своих слов он накрыл его руку своей второй. Том осторожно глянул на него из-под ресниц. Видение не исчезло. Что-то тут не вязалось. Такого просто не может быть.
— Он тебя… тоже… поймал… — робко спросил Том.
— Нет.
— Это наркотики? Ты опять меня чем-то обколол?
— Он пичкал тебя наркотиками? — лицо брата исказилось от гнева.
— Это не галлюцинация?
— Я похож на галлюцинацию? — ласково спросил Билл, придвигаясь к нему поближе. Том выглядел ужасно — почти шоколадный, но какой-то не такой… бледный, осунувшийся, безжизненный. В глазах столько боли, что у Билла щемило в груди. Но нельзя показывать брату, что ему и самому сейчас плохо, что хочется обнять его и не расцеплять рук, что сам боится его потерять, боится моргнуть и прогнать видение…
Том потянулся к нему второй рукой. Билл тут же перехватил кисть и прижал к своей щеке. Он очень осторожно высвободил ее и провел по волосам, по шее, по груди. Он словно изучал его заново, словно не верил до сих пор. Билл не сдержался — рывком прижался к нему, крепко обнял.
— Нашелся, нашелся, нашелся, — бормотал он ему в ухо, а по щекам текли слезы, капали на горячее плечо близнеца, сползали на подушку.
— Ты здесь ради меня? — тихо спросил Том, несмело обнимая брата в ответ.
Он кивнул и уткнулся носом ему в шею.
— Прости меня… — прошептал. — Прости… Я… Поверь… Я делал все, что мог… Я думал о тебе ежеминутно… Я молился, чтобы ты выжил. Когда мы точно узнали, где ты и к кому попал, я начал молиться… Я и до этого-то молился, но тогда мне стало особенно страшно. Я умолял их помочь тебе, как можно быстрей, я знал, что каждый час там для тебя может стать последним, но ничего не получалось. День за днем… Прости меня… Прости, что не мог помочь так долго. Прости, что не мог найти так долго. Прости, что заставил страдать. Прости, что заставил ждать…
— А ты больше не уйдешь? Если ты уйдешь с рассветом, забери меня с собой… Я больше не выдержу… Я не могу больше… Я устал жить…
— Не смей! — Билл даже подпрыгнул. — Не смей так говорить! Все кончилось, слышишь! Весь этот кошмар кончился! Я знаю, что могут быть последствия, врач мне объяснил, пока ты спал, но мы с этим справимся! Я помогу тебе! Я ни на шаг от тебя не отойду! Я буду рядом с тобой и буду держать тебя за руку, слышишь? Я буду крепко держать тебя за руку! — он опять опустился ему на грудь.
— Ты всегда так говоришь, — надулся Том. — А потом уходишь.
Билл просунул руку под простыню и ущипнул его за бок. Том дернулся и зашикал.
— А в твоих снах тебя вот так щекотали? — улыбнулся Билл, пробегаясь пальцами по ребрам. Он щекотал его, вынуждая сжиматься и хихикать. Он осторожно погладил по щеке, любуясь практически собственным отражением, повторяя всего одно слово: — Нашелся…
Их возню прервал звонок. Мама — как-то сразу понял Том. Такой звонок у брата стоял на маму. Происходящее все больше напоминало реальность. Билл изогнулся, торопливо вынимая трубку из кармана джинсов.
— Да, мам!.. Привет!.. Том как? Том отлично! — он подмигнул брату. — Вот никак не проснется. Еле уговорил глаза разодрать… Нет, мам, с ним, правда, все в порядке. Живой, здоровый, загорелый. Сейчас пока выглядит неважно, щек нет, но в целом… Да, я поговорил с врачом… Ну что он сказал? Он сказал, что жить будет. Он завтра утром сделает ему узи, там еще какие-то обследования, я не понял толком, и если все будет хорошо, то отпустит нас в гостиницу. Сказал, что ему надо пить много витаминов, хорошо питаться и сменить обстановку. За всем остальным надо наблюдать… Томми, хочешь с мамой поговорить? — Билл протянул ему трубку.
Том насторожился, огляделся, словно ему предлагают что-то неприличное и противозаконное.
— А можно? — тихо спросил он.
Билл удивленно вскинул брови и прижал трубку ему к уху.
— Мам? — робко протянул он, ожидая услышать какую угодно гадость.
— Томми! Мальчик мой! — голос матери дрожал и срывался от радости.
— Мам, — расплылся он в улыбке, забирая телефон.
— Как ты, родной мой?
— Хорошо… Столько событий… Расклеился немного, никак не соберусь…
— Как ты себя чувствуешь?
— Хорошо. Только тело немного болит. Не могу понять от чего.
— Скажи врачу обязательно. Может, там что-то серьезное? Может, это требует немедленной помощи? Томми… — она не удержалась, шмыгнула носом.
— Мам, я скажу… Обязательно… Как там бабушка и дедушка? Как ты? Как отец? Я просто не верю… — глаза влажные, взгляд немного растерянный.
— Да как мы? С ума сошли. Все слезы выплакали… Что про нас говорить? Ты там как?
— Со мной все хорошо, — на ходу принялся выдумывать легенду Том. — У меня там была отдельная комната. Очень хорошая. С видом на океан и на сад. Светлая такая… Меня нормально кормили. Я даже от безделья начал поправляться, пришлось качаться, отжиматься. Меня не обижали, мам. Относились очень уважительно. Даже гитару купили, чтобы мне не скучно было… Дорогущую… Я о такой и мечтать не смел… Очень дорогую… Она только под заказ делается…
Билл помрачнел и отвернулся, не заметив, как сжимает кулаки.

Он бродил по огромному дому, почти не глядя на обстановку, комнаты… Сейчас тут хозяйничали другие люди, переворачивали шкафы, рылись в одежде. Комната этого человека… Хотя, можно ли его назвать человеком… Несколько мониторов для наблюдения… Такие же он видел в кабинете и гостиной… Билл нажал на пульт. Экраны разом ожили. Комната. Кровать. Кресло. Окна. Столик. Санузел. Никого нет.
«Что это?» — спросил он.
Ему никто не ответил — слишком заняты. Он и сам догадался. На столе лежали диски. Билл украдкой стащил один и спрятал в карман.
«А как попасть туда?» — остановил он какого-то мужчину.
«Иди по коридорам все время до конца. Флигель левее».
Билл пошел. Медленно, неуверенно. Флигель левее… Том ходил по этому коридору… Левее… Том…
С трудом, но ему все-таки удалось попасть во флигель. Поднялся к комнате… той самой… Двери нараспашку. Первая с виду обычная. На самом деле бронированная, тяжелая, толстая, с особым замком. Рядом на стене какая-то штука. Билл присмотрелся — она идентифицирует входящего. Вот он замок и ключ… Вот то, что запускает механизм уничтожения… Заставил себя перешагнуть порог. Маленькая комнатка. Три монитора, какой-то пульт. То есть, прежде чем войти, он смотрел, что делает брат. Еще одна дверь. Такая же, как предыдущая. И такая же панелька… Еще одна комнатка… Такая же… Только вот петли у двери другие… Билл это как-то мимоходом заметил. Потом посмотрел на потолок — очень мощная вытяжка… Дверь закрывается герметично по отношению к внешнему помещению… Кристофер не врал — если ее попытаться вскрыть, то сработала бы система подачи газа, и Том бы умер.… Где он… Три дня прошло… Три страшных дня…
Вечером Кристофер отвез его в отель, если так можно назвать маленький двухэтажный домик, в котором было всего шесть номеров. Зато тут вкусно кормили. Так говорили друзья. Сам Билл почти не ел. Не было ни желания, ни настроения. А сейчас, когда ни Густава, ни Георга не было рядом, когда Том неизвестно где, сейчас ему было втройне плохо. Он включил ноутбук и запустил честно сворованный диск. И пока он грузился, ему отчего-то стало очень страшно.
Увиденное повергло его в самый настоящий эмоциональный ступор и шок. Он не заметил, как по щекам потекли слезы, все внутренности начали болеть, а кожа покрылась мурашками и неприятно похолодела. Вот Том сидит на подоконнике, ходит по комнате, разминается. Голый. На теле синяки и ссадины. А потом… Потом Том лежит около кровати, сжавшись в комок. Избитый. Он попытался встать на четвереньки через какое-то время. Упал. Вновь сжался от боли. Билл чувствовал ее, всем организмом чувствовал. Он переживал ее вместе с ним. Тело брата стало черным от побоев. Биллу показалось, что… С третьей попытки Тому удалось… забраться под кровать… И он понял, что ему это вовсе не показалось — на ковре видна кровь. Билл плакал и царапал монитор, словно пытаясь стереть темные пятна со светлого ворса, сгорая от стыда и страха. Он обхватил себя за плечи и тихо подвывал, раскачиваясь из стороны в сторону, обливаясь слезами, не спуская глаз с этих злосчастных пятен. То, что раньше было абстракцией, то, что раньше было догадкой, которую он тщательно от себя отгонял, вдруг стало реальностью, самой страшной, самой ужасной реальностью, какую только он мог себе представить. Восемь месяцев его брат терпел все это, выживал, страдал, а он восемь месяцев не мог ему помочь. Восемь месяцев кошмара и ада… А он не мог ему помочь…

— Побыстрее возвращайся. Тебя тут все заждались. Все-все.
— Мам, я тоже. Ты себе не представляешь, как я по вам всем соскучился. Какие у вас новости?
— Да какие у нас новости? У нас главная новость — ты нашелся. Вот и все наши новости. Мы только ею и живем последние часы. Когда Билл позвонил и сказал, что ты до посольства добрался, со мной от счастья чуть сердечный приступ не случился. Знаешь, я поклялась Богу, что откажусь от Него, если Он мне тебя не вернет… Трех дней не прошло… — мама все-таки плакала.
— Я тебя люблю, ма, — улыбнулся Том. Хотелось прижаться к ней, обнять крепко-крепко.
— Я тебя тоже, сынок. Целую. Побыстрее там, не задерживайтесь. Хорошо?
— Да.
Так здорово. Так спокойно. Мама… Мамин голос. Билл рядом. Мрачный…
Том пристально на него посмотрел. Брат тут же улыбнулся. Но даже после такой долгой разлуки, им не надо было произносить что-то вслух, чтобы понять друг друга. Том побледнел, занервничал, отвернулся.
— Ну что ты? — ласково спросил Билл, целуя кончики его пальцев.
— Мама знает? — обреченно пробормотал он куда-то в сторону.
— Никто не знает. А кто знает, тех я просил не распространяться. Из наших вообще никто не знает. Только я. Но твоя легенда мне очень понравилась. Ее мы и будем придерживаться.
— И ты… — протяжно вздохнул Том.
— И я никуда не уйду и не оставлю тебя больше. Ты для меня самый лучший и самый родной. Знаешь, мне сказали, что тебя любил и уважал весь тот дом. Ты их не знал, а они все равно считали тебя самым сильным и достойным. Только помочь не могли…
Они обнялись. Вцепились друг в друга и не отпускали долго-долго. Живой, теплый, настоящий. Том закрыл глаза от удовольствия, утыкаясь носом в мягкие волосы брата. От Билла пахло дождем, морем и дорогой. Одет очень просто, без косметики. Волосы собраны в хвостик на затылке. Видно, что наспех.
Том еще раз осмотрел комнату, в которой находился.
— Где я?
— В больнице при нашем посольстве.
— А как я сюда попал?
— Тебя вчера из одного посольства в другое срочно перевезли на вертолете. Ты там от голода с лестницы свалился, и они никак не могли тебя в сознание привести. Врачи потом сказали, что ты истощен сильно, что анализы совсем дерьмовые, что вообще не понятно, как ты на ногах держался. А я прилетел утром. Они мне позвонили ночью, сказали, что ты до них почти добрался, и утром я уже прилетел к тебе.
Снова звонок. Георг. Том улыбнулся. Билл протянул ему трубку.
— Алло? — тихо произнес он.
— Билл? Привет! Как там? Это точно он? Нашелся? Том? — обеспокоено тараторил друг.
— Точно он, точно, — засветился Том. — Привет!
— Том! Сволочь! Ты? — едва ли не выпрыгивал из трубки Георг. — Где тебя черти носили?! Мы тут извелись все! Блин! Как же я рад! Ты себе не представляешь, как мы рады! Мы с Густавом были там месяц, пока визы не кончились. Прикинь, уроды! Биллу на три месяца визу дали, а нам с Густавом всего на месяц! Гады!
— Вы были… Где? — пробормотал Том.
— Там, на острове… Напротив того, где был ты. Я говорил Густаву, что надо еще раз ехать, может, помочь там чем, или Билла поддержать… А Густав говорил, что сейчас пока все документы оформим-соберем, ты сам приедешь. Вот так и вышло. Чертяга! Где ты был так долго?
— А я все размышлял, как лучше сделать, — растерянно улыбнулся Том. — Автостопом добираться до дома или все-таки попробовать с посольства начать…
— Какой автостоп? Ты как через два материка автостопить собрался? Это же насквозь через Штаты, Канаду, Россию, Европу… И между прочим с одного материка на другой попасть можно только зимой, когда Берингов пролив замерзнет. И то не факт, в связи с глобальным потеплением на планете.
— Ну, вот поэтому я с посольства и решил начать, — засмеялся он.
— Ты как удрал-то? Почему? Всех обхитрил! Мы тут три месяца операцию разрабатывали, чтобы его вытащить живым, а он всем фак показал и смылся наглым образом.
— Знаешь, я постоянно пытался сбежать, но ничего не получалось. Я просил людей о помощи, но они подставляли меня. А когда этот человек ни с того, ни с сего начал мне помогать, то я решил, что это очередной розыгрыш, и надо выходить из игры. Я нарушил им все правила.
— Ты нарушил нам всю нервную систему! Пока мы знали, где ты, то так не нервничали, а когда ты удрал… Молодец, друг! Я очень тобой горжусь! Ты… Просто… Том, у меня слов нет! Я счастлив, что ты нашелся! Да что там я? Мы все счастливы! Не задерживайтесь там!
Они еще немного пообменивались любезностями и распрощались до завтра — Георг обещал позвонить. Не успел Том нажать отбой, как телефон отозвался новым звонком. Густав. Который тут же высказал ему, что никак не может дозвониться. Друг был таким же эмоциональным, как и Георг, бурно радовался, говорил какие-то глупости. Том слушал его, широко улыбаясь. Иногда смеялся вполне естественно. Билл заметил, что напряжение понемногу спадает, что Том расслабляется. Врач предупредил его о последствиях, сказал, что психологическая травма может быть очень сильной, надо быть мужественным и помочь близнецу, как бы не было трудно самому, но брату надо помочь.
Линия едва успевала освободиться, как тут же новый звонок требовал ответа. Билл скинул кроссовки и забрался к брату на постель с ногами. Бессонная нервная ночь, наполненная страхом и отчаяньем, давала о себе знать. Том подвинулся, освобождая место. Он уже смеялся в голос, шутил. Билл с удовольствием заметил блеск в его глазах. Морщинки на лбу совсем разгладились. Том то садился, то плюхался рядом. Размахивал руками, что-то объясняя. Легенда, опробованная на маме, начинала обрастать подробностями и становиться более стройной и правдоподобной. Билл слушал голос близнеца и успокаивался сам. Как будто душу обратно вернули. Сердце билось ровно и спокойно. Не щемило, не болело, не замирало, ни за двоих. Сердце билось так, как билось всегда, — за них. Билл прижался к нему и сам не заметил, как заснул.
Его разбудила тишина. Он резко сел и огляделся. Тома в палате не было. Сумка, которую он бросил около входа, раскрыта. В ней явно кто-то рылся. Телефон лежал рядом на подушке. Выключен вообще. Билл поседел за эти несколько секунд. Он вскочил и, как был — босиком и растрепанный, вылетел в коридор. Сердце колотилось в глотке, ноги ватные, казалось, что он сейчас умрет на месте. Куда он ушел? Зачем? Он же понял, что это не сон, что они снова вместе! Куда ушел? Опять сбежал? Зачем? Еще немного и Билл грохнется на пол и начнет биться в истерике.
Тома он заметил в дверях в ординаторскую. Точнее половину Тома. Заднюю половину. В своих шортах и футболке. Приподняв правую ногу (босую, в не зашнурованном кроссовке), Том чуть раскачивался, облокотясь на косяк. Билл готов был дать голову на отсечение — брат как минимум кокетничает и что-то просит. Он подошел к нему ближе.
— Ну, это же неправильно! Этого не может быть! — обиженно воскликнул Том.
— Здравствуйте, — поздоровался Билл с медсестрой, выглянув из-за его плеча.
— Слушай, я есть хочу, а мне сказали, что сюда ничего заказать нельзя! Мы ужин проспали, представляешь! — нажаловался Том брату.
— Давай сходим в кафе, — дернул он плечами. — Можно?
— Нет, — твердо заявила медсестра. — Что я скажу доктору Маркесу?
— А вы ему ничего не говорите. Мы быстро. Скажите, что ничего не знаете. Были тут, куда вышли — не известно. А я записку ему оставлю, что мы в кафе и скоро вернемся. Доктор Маркес мне сам утром говорил, что Тому надо хорошо питаться. Пожалуйста… — Билл состроил самое жалостливое лицо, какое смог. Том тоже умоляюще посмотрел на девушку.
— Меня уволят, — не сдавалась она.
— Вас еще гарантированнее уволят, если узнают, что вы не покормили моего брата, — очаровательно улыбнулся Билл.
Том быстро закивал:
— Но ведь им не обязательно знать об этом, да?
— Пишите расписку, — фыркнула она, — что вы всю ответственность берете на себя и не имеете к нам претензий. А я позвоню охране, попрошу, чтобы вас выпустили и впустили потом.
Том подождал, пока Билл накарябает несколько строчек на листке в клеточку.
В палате он переоделся в одежду брата, так как ничего своего у него не было, трусы и те отобрали. Билл выдал ему шлепки, в которых ходил на пляже, нашел резинку для волос, в которую они с трудом засунули дреды. Том выглядел странно и неожиданно по-билловски.
— А ты откуда знаешь? Кто рассказал? — все-таки спросил Том о наболевшем, когда они вышли на улицу и отправились на поиски какого-нибудь ресторанчика.
— Я запись видел, — очень тихо ответил Билл. И Том понял, что эта тема для брата ужасно болезненна. — Там обыск был… В доме… Я один диск украл… Он, когда к тебе заходил, выключал камеры. Вот ты сначала на подоконнике сидел, потом на полу в луже крови лежал, а через некоторое время под кровать уполз. Он, видимо, переписывал. Я по времени смотрел, там временные куски пропущены. На той записи трех или четырех дней не было.
Том помолчал пару минут, а потом отважился задать вопрос, который мучил его последние две недели:
— Что с Марино? Он жив?
— К сожалению, да. Хотя я бы лично его удавил. Нет, это слишком легкая для него смерть. Я бы глумился над ним и после его смерти! — с ненавистью прошипел Билл.
Том неожиданно для себя облегченно вздохнул. Господи, он жив! Марино жив! Потом до его расплавленного сознания дошло, что если Марино жив, то он просто так от него не отвяжется! Значит, он придумает, как вернуть себе свою зверушку! Том покачнулся от страха и вцепился в руку брата.
— Не бойся. Его арестовали, если это так можно сказать. Там, когда ты убежал, перестрелка была. Его охрана идеально сработала, вытащив хозяина из-под обстрела. Но спецслужбы все равно его взяли. Он зачем-то вернулся в тот ресторанчик…
Мурашки пробежали по коже. Том понял, зачем Марино вернулся. Он вернулся за ним. А Том его бросил в такой момент, он предал его, оставил умирать.
— Погибло несколько человек, — продолжал рассказывать Билл, не замечая, как брат меняется в лице, как начали дрожать губы, а в глазах появилась боль. — Говорят, он отчаянно сопротивлялся… — Билл только умолчал, что тот постоянно спрашивал о брате. Кристиан говорил, что, когда он узнал, что с Томом все в порядке, то улыбнулся и ответил: «А вот теперь я хочу позвонить своему адвокату, и дальнейшие беседы буду вести только в его присутствии».
— Расскажи мне всё. С самого начала, — вздохнул Том.
— Я попробую. Но ты тоже пойми, мне тяжело об этом говорить. Это был самый ужасный кошмар в моей жизни. Смотри, вроде бы выглядит прилично. Пойдем сюда?
Они зашли в кафе. Приветливый юноша проводил за стол. Меню было на английском. Билл очень плохо говорил по-английски, мало что понимал сам, поэтому пришлось тыкать пальцами наугад и глупо улыбаться официанту.
— Знаешь, об этом можно написать отдельную книгу… Страшную очень… — начал он, когда им принесли по коктейлю. — Рудольф вернулся один и сказал, что ты повстречал в коридоре какую-то телку и уехал к ней. Я тогда еще возмутился, почему ты ничего не сказал, кто отпустил… А он говорит, что с тобой Йохан поехал, и можно не беспокоиться. Я позвонил, но трубка не отвечала. А потом от тебя пришла смс, что ты занят, с девушкой, и чтобы я шел в задницу и не мешал тебе трахаться, что ты будешь завтра к обеду. Я ужасно обиделся. И больше тебе не звонил. Когда ты не объявился и к ужину, звонил уже не только я и не только тебе. Самое ужасное, что Йохан тоже пропал… И Рудольф… Рудольфа потом нашли… Через неделю… С перерезанной глоткой… Мы буквально искали тебя по трупам.
Был дикий скандал. Я столько всего наговорил Саки, что… — Билл поморщился. Помолчал, медленно размешивая содержимое в бокале. Том терпеливо ждал. Рудольф и Йохан были их новыми охранниками, которые сопровождали группу на территории Германии. Рудольф работал в агентстве уже год, а вот на группу его поставили всего несколько месяцев назад. Том помнил, как он нервничал первые дни, как старался понравиться. — Я столько всего наговорил Саки… Йохан ведь недавно у нас, всего месяц. Начали искать его, проверять. А его не существует. Точнее существует, но не он. Пропал наш Йохан с концами. Я потом уже думал, вспоминал, анализировал… Он ведь с самого начала к тебе больше тянулся. Он с тобой вроде бы как задружился, общался, что-то вы там с ним обсуждали… Рудольфа тоже никак не могли найти. Домой он после того вечера не вернулся, никто его не видел, ничего не знает… Стало понятно, что ты в беде. Мы отменили все. Наняли самых лучших детективов. Саки и Дэвид подняли все связи, какие можно было поднять, и даже те, которые нельзя было поднять, все равно подняли и заставили работать. Мама слегла. У меня истерика, я чувствую, что с тобой все плохо. Просто вот паника накатывает, страх, боль какая-то… Ну, не физическая, но я просто знаю, что тебе больно и страшно. И вот понимаю, что мы время упустили со всеми этими поисками охранников, что поздно уже, всё, ничего не изменить… Парни, конечно, поддержали. Я бы без них с ума сошел. Пресса как с цепи сорвалась… Сначала на меня грязь лили, потом из «достоверных источников» стало известно, что ты пропал. Уволили мы те источники.
Детективы сработали быстро. Уже через три дня мы знали, что произошло в клубе поминутно. Они нашли какого-то пьянчугу, который рассказал, что… Спасибо, — Билл улыбнулся официанту, который разложил перед ними приборы, принес еду и напитки. — Они нашли какого-то пьянчугу, который рассказал, что видел большую черную машину. Она стояла рядом с тем местом, где он ночевал, и тот никак не мог попасть «домой», пришлось ждать. Машина стояла там несколько часов. Он заметил, что там всем заправляла молодая девушка… Невысокая, с длинными черными волосами, собранными в пучок, с очень красивой фигурой, хрупкая…
— Это она меня… — сжал губы Том. Вилка царапнула по тарелке. Билл даже вздрогнул. — Ее зовут Паола, Мия или Даниэле… Сука! Задницей передо мной покрутила, как последняя шлюха, а потом вколола какое-то дерьмо в плечо.
— Ее зовут Андреа Фернандес. Она родом из Каталонии. Ей тридцать лет, и она личный телохранитель Эмиля Норберто Диаса, а заодно выполняет его некоторые поручения, конфиденциальные, так сказать. Иногда он называл ее Паолой. Я так и не понял почему. У меня времени много было, а заняться нечем, вот я и выискивал информацию по ним. Паола в переводе с испанского означает трясина. Я потом уже видел ее послужной список… Она на самом деле как трясина — кто попадал в поле ее зрения, тот живым не выбирался. Кристиан даже думал, что она владеет техникой гипноза. Потрясающая баба.
— Она два раза меня вокруг пальца обвела… Сука… Первый раз, когда похищала, а второй раз у Марино, когда дала тебе позвонить… Мразь…
— Ну вот, — пожал плечами Билл. — Я тебе больше скажу, она была главной в команде Диаса.
— Кто это? — прищурился Том.
— Подонок, который заказал тебя.
— А меня до него не довезли что ли? — нервно хохотнул Том. — По дороге перехватили?
Билл усмехнулся. Якобы незаметно скинул зелень с тарелки на салфетку и скромно отодвинул ее в сторону.
— Отчего же? Доставили за сутки, как хорошую, свежепойманную рыбу. Поэтому, когда мы все переполошились, ты был уже настолько далеко, что найти тебя не представлялось никакой возможности.
— Я называл его Марино… — растерялся Том.
— Я слышал это имя, когда ты первый раз позвонил. Оно нас и смутило… Как потом выяснилось, так называла его бабушка, к которой он был очень привязан. Марино — живущий в море. Детство он провел на севере Испании в Каталонии, мечтал стать моряком, профессионально занимался плаваньем, дайвингом, изучал восточные единоборства. Может быть, отсюда пошло… А потом всё бросил и уехал учиться в Германию. Там же познакомился с Андреа.
— Они любовники? — ревниво поинтересовался он.
— Нет. Друзья. Близкие друзья. Она, кстати, погибла, если тебе интересно это. Положила несколько наших, позволив Диасу уйти, а он, вот видишь, зачем-то вернулся…
А может, Марино вернулся не за ним, а за этой тварью? Может, Билл не все знает и они на самом деле любовники? Том постарался успокоиться. Кругом обман! Ложь! Неправда!
— Ты чего? — спросил брат, заметив, как близнец тяжело дышит и сжимает нож в руке.
— Он за мной вернулся! — с вызовом заявил Том. Прикусил язык, поняв, что ляпнул лишнего.
Билл не стал отвечать. Продолжил рассказ:
— Еще тот дядька, ну, который никак не мог попасть к своим контейнерам с мусором, сказал, что Андреа постоянно говорила с кем-то по телефону, причем с одними очень резко и агрессивно, а с кем-то заискивающе, по-дружески, но чувствовалось, что она у него в подчинении. Много курила. Сигарету за сигаретой. В общем, они все ждали, пока ты соизволишь пойти поссать. И ты пошел на свою беду. Кто осматривал туалет?
— Йохан.
— Видимо, Йохан впустил ее через окно. Дядька сказал, что после очередного звонка, девушка неожиданно начала раздеваться. Сняла спортивный костюм, оставшись в шортах и майке, хотя было очень холодно. Взяла туфли на шпильке, распустила волосы и куда-то убежала. Он еще говорил, что подумал, будто фанатка за каким-то кумиром увязалась, караулила, а сейчас понеслась по зимней слякоти в его жаркие объятия. Не прошло и десяти минут, как девушка вернулась в сопровождении двух мужчин в черной униформе, которые под руки тащили сильно пьяного парня. Ему показали твою фотографию. Он узнал тебя. Составили фоторобот Фернандес, но ее в картотеке не оказалось ни у нас, ни в Интерполе, только вот у спецслужб Багамских островов на нее очень тоненькое досье было. Ну, а теми двумя мужчинами, как ты, наверное, догадался, были Йохан и Рудольф. Они вытащили тебя в окно и отнесли в машину, потом Рудольф вернулся к нам и сказал, что ты уехал с девушкой, а Йохан поехал с Андреа. Бродяга и номер машины запомнил. Только нам это мало помогло. Детективы установили, что за неделю до этого Йохан взял ее на прокат.
— А как так получилось, что Йохана никто не проверил, а приставил к нам? — запоздало возмутился Том.
— Рудольф постарался. Он проиграл в карты сильно. Вообще все спустил… Квартиру… Машину… И скрылся. Устроился к нам. А потом его случайно обнаружили кредиторы. Взяли за причинное место и объяснили, что надо делать, чтобы долг ему простили. Когда все было сделано, его, как ненужного свидетеля, убрали. Это был наш первый труп.
Знаешь, на чем Диас поднялся? Он поставлял европейских мальчиков в азиатские и новозеландские бордели и под частные заказы. То есть вот хочется какому-нибудь уроду трахать белого мальчика, он связывается с Эмилем, описывает, какого мальчика хочет. Его команда подбирает ребенка и переправляет заказчику. Ну, и наркотой немного занимался, оружием. Но это было так… хобби… Иногда, как мне потом рассказали, он подыскивал мальчика для себя. Держал его при себе месяца три-четыре и убивал. Редко, когда отдавал куда-то. Тебе единственному повезло… Я, когда все это узнал, готов был поверить во что угодно, лишь бы оно услышало мои молитвы и сохранило тебе жизнь… Счет, пожалуйста. Вы кредитки принимаете?
Билл расплатился, и они вышли на улицу. Медленно побрели к посольству.
— Но все это будет потом, а пока мы все ждали, что похитители попросят выкуп. Потом объявили награду сами. Звонков море было. Всё не то. Машину мы нашли. Но ее настолько хорошо вычистили, прежде чем бросить, что по остаткам частиц грязи на ковриках удалось всего лишь установить район, где они бывали чаще всего. И никаких отпечатков пальцев. Эксперты все удивлялись, говорили, что такого быть не может. Люди землю носом рыли, пытаясь тебя отыскать, хватались за любую информацию, любые зацепки. Пару раз мне пришлось ездить на опознания. Ребята со мной были. Матери я ничего не говорил. Она и так с момента твоей пропажи постарела, с лица сошла. Просто боялся, что ей хуже станет. Так вот, самый первый раз в морге разревелся от радости, когда понял, что это не ты. А до этого еле дошел. Меня чуть ли не силой туда втащили. Второй раз был уверен, что это не ты. Парень на тебя был похож сильно. Я едва в обморок не упал. Через месяц меня упекли в больницу с нервным срывом. Я все прислушивался к себе, пытаясь понять, что с тобой происходит, где ты, как ты, живой ли? И так мне плохо было… Вот умирал натурально, жить не хотелось. Несколько раз было такое состояние, как будто сердце останавливается. Причем, я понимал, что мое-то бьется, но как будто останавливается. Истерики какие-то, вообще невменяемым становился. Меня обкалывали успокоительным. Я им говорил, что это не я, что это тебе плохо, что я нужен тебе, ты ждешь меня, ты нуждаешься во мне, а они… — Билл поежился и потер плечи. — А потом по тебе прошла первая информация. Однажды нам позвонили из бара и сказали, что тут какой-то не очень трезвый человек после того, как увидел наш клип, начал показывать пальцем на тебя и говорить, что «трахнул щенка в задницу, прежде чем его на острова забрали». Звонящий хотел вознаграждение и готов был сдать алкаша.
Мы работали в тесной связке со спецслужбами. Поэтому на допросе «любитель поп» рассказал нам все, что знал, а что не знал, то все равно вспомнил и рассказал. Я был там, все слышал. Он сказал, что тебя привезли всего на пару часов, были какие-то неполадки с самолетом, они не решились держать тебя в аэропорту. Причем девушка сильно ругалась, особенно ее напрягало то, что народу в помещении много и место не такое надежное, как могло бы быть, из-за свидетелей, что она не простит такого прокола и Йохан за все ответит. С ней был мужик какой-то, она все на нем висла. Был и Йохан. Ребята думают, что неизвестный мужик — это кто-то из команды Диаса, кто занимался непосредственно похищениями. У них должна была быть какая-то перевалочная база, где они держали бы похищенных, но по какой-то причине они отказались тебя туда вести. И, видимо, Йохан предложил им это «надежное» место недалеко от аэропорта. Андреа с ним поругалась. И он сказал ей что-то типа того, что «у нас тут другие порядки, не как у вас, вы свалите на свои острова, а нам тут еще жить!» Она сразу смягчилась, подобрела. Стала говорить спокойно. Но ты знаешь, этому парню сильно повезло. Он рассказал, что, уезжая, девушка оставила им много наркоты, которой они все и траванулись. А он так сильно перепил, что, когда к вечеру проснулся, вокруг него уже лежали остывшие трупы. Наркоман не стал злоупотреблять оставленным добром, поджег квартиру и на месяц уехал из города. А про тебя он рассказал, что ты очухался, начал вести себя агрессивно, тебя припугнули, а потом пришла Андреа и «больше ты не подавал никаких признаков жизни». В том районе опросили свидетелей. Да, видели, была машина, но так как тебя привезли глубокой ночью, то найти тех, кто видел бы конкретно тебя, не смогли. Я думаю, что и Йохана где-то закопали в тот же день.
— Но если меня вывезли на самолете, то почему вы не проверили все вылеты в тот день?
— Проверили. Тебя вывезли частным самолетом во Францию. Мы нашли летчиков. Но они ничего не смогли рассказать. Сказали только, что на борт погрузили сильно пьяного подростка. Его мать объяснила, что ты боишься летать, а много ли детскому организму надо, чтобы его развезло так сильно? Летела она с мужем, который и тащил тебя на себе. Муж — это человек из охраны Диаса. То есть они за тобой прилетели вдвоем, когда все было подготовлено европейским, — Билл неприятно усмехнулся, — филиалом к похищению. Там еще грим был очень сложный, она вообще ни под один наш фоторобот не подходила. Совершенно другой человек. Ей лет сорок — сорок пять давали все. Фрау Хелен Хиршман и герр Отто Хиршман, а ты был Тимо Хиршман по документам. Там же тебе и пирсинг вытащили из губы, и дреды они как-то замаскировали. Говорят, у тебя были длинные прямые волосы и между ними виднелись дредлоки. Они переодели тебя в одежду по фигуре, и никому и в голове не пришло, что тем парнем мог оказаться ты. Летчики сильно удивлялись и отказывались верить, когда я им фотографии показывал. В общем, вы приземлились в аэропорту Дижона. Оттуда тебя забрали на машине и увезли в сторону Бельгии. Границу вы не пересекали. На машине стояли поддельные номера. Ее оставили на стоянке в ближайшем городе. Камер наблюдения там нет, следов найти не удалось. Так мы тебя потеряли окончательно. Кристиан высказывал мнение, что скорей всего тебя пересадили в другую машину и увезли в другой аэропорт, откуда уже вы вылетели на Багамские острова, потому что на Багамы в те дни из Дижона никто не вылетал частными рейсами. Но мы-то не знали, куда они держат путь. Там еще заморочки с французскими властями были… Пока все разрешения получили, пока информацию нашли, обработали, проверили… В Германии, Бельгии и Франции подняли на уши всю агентурную сеть, искали того, кто мог тебя заказать. Ты себе даже не представляешь, какую работу проделали люди. Дошло до того, что тебя пытались найти через криминальных боссов. По Европе было абсолютно пусто. Кристиану не давало покоя то, что наркоман говорил про острова. Вышли на Великобританию и Италию, начали проверять Средиземноморские страны и архипелаги. Клянусь, тебя искали очень серьезно и очень тщательно, ты не думай! И только мы сидели и ждали… Ну, точнее сидели и ждали все остальные, а я мешал работать, бегал и истерил, что они ни черта не делают, что ты вот-вот погибнешь, и что я всех убью, один останусь.
— Странно, — ехидно прищурился Том. Они поднялись в палату, разделись и залезли под тонкое одеяло, любезно принесенное медсестрой. Никому даже в голову не пришло, что они могут ночевать в разных местах. — Странно, а я думал, что вы работаете, записываете новый альбом, привыкаете к новому члену группы. У вас же тур еще намечался… Ты просил фанатов быть снисходительными к новому члену… гхм… группы…
— Какому члену? — нахмурился Билл.
— Мартин. 19 лет. Ты говорил в интервью, что он меня не заменит, но группе нужен гитарист, почему бы нет?
— Какой Мартин?
— Я читал твое интервью в Bild. Видел фотографию, где вы вчетвером.
— Какое интервью? Какую фотографию? Том, да мы сразу Дэвиду сказали, что без тебя выступать не будем. Дэвид мне сольник предлагал. Я его к чертям послал. Густава звали в другие группы, Георгу много денег обещали… Мы втроем отказались. Просто категорически отказались. Где ты это прочитал?
— В газете… Bild… На первой полосе огромное интервью про нового гитариста, новый тур, новый альбом… И заголовок такой еще: «Тому Каулитцу найдена замена»… Я… Я, когда это увидел, чуть не покончил с собой.
— Помнишь, хотя бы примерно, когда это было? — Билл потянулся к телефону.
— Там батарейка разрядилась, — хихикнул Том. — Я, кажется, оторвался сегодня за вечер за все последние восемь месяцев.
Билл встал и пошел к сумке за зарядным устройством.
— Когда была статья? Точно в Bild?
— 25 июля. На первой полосе.
Он подключил телефон к сети, набрал чей-то номер.
— Дэвид, привет! Да, всё хорошо... Как ты не дозвонился?.. Ой, наверное, Том на телефоне висел. У нас тут приемный день был. Все звонили, все радовались… Нет, с ним всё нормально… — Том страдальчески закатил глаза и закачал головой, безмолвно умоляя брата, чтобы он не давал ему трубку. — Спит сейчас. Он очень устал за день… Давай завтра он тебе сам позвонит, хорошо?.. Ты же понимаешь, столько эмоций, столько всего нового… Нет, он абсолютно нормальный. Перестань говорить ерунду… Я понимаю, о чем ты думаешь… Дэйв, пожалуйста, узнай для меня кое-что. Просмотри Bild за конец июля. Том говорил, что там на первой полосе было наше интервью, где мы представляли нового участника, новый тур и новый альбом. Если оно там есть, натрави на них наших юристов, а мне на почту скинь скан, я тоже хочу почитать про нашего нового гитариста. Ориентировочно это было 25 июля. Сделаешь?.. Спасибо тебе… Мы как? Том хорошо. Вроде бы без последствий обошлось, худой только очень. Но он две недели впроголодь жил, так что ничего удивительного. Завтра с утра врач проведет обследования. Он обещал, что после обеда его отпустит, если все будет нормально. Потом с Кристианом еще надо пообщаться. Ты же знаешь, они хотят, чтобы Том против Диаса дал показания на суде, а я не хочу, чтобы брат участвовал во всем этом… Хорошая идея!.. Да, наверное, так будет лучше всего. Сделай тогда, хорошо?.. Всё, жду от тебя письма… Пока.
— Что там? Кто такой Кристиан? Какой суд? — переполошился Том.
— Суд над Диасом. Им нужны твои показания, чтобы его гарантированно повесили. Но я не хочу, чтобы ты принимал в этом участие. Думаю, что вы просто поговорите с Кристианом, а потом всеми нашими делами тут будет заниматься наш представитель. Его Дэвид обещал прислать. А Кристиан… — Билл улыбнулся. — Кристиан Берг — это замечательный человек, полковник, лучший специалист, он занимается твоим делом по личному поручению Министра внутренних дел Германии. Его внучка — твоя большая поклонница. Благодаря Кристиану, нам открыты все двери. Ну и Интерпол подключен, не без этого. Они на Эмиля давно зубы точили, все поводов не было его взять с поличным. А когда такое дело образовалось, они тут же к нашей команде примазались и, типа, работают с нами. Когда точно стало ясно, что ты на Багамах, они связались со спецслужбами островов и договаривались об операции по твоему освобождению. Все делали в строжайшей секретности. У Диаса серьезные связи, малейший промах — и ты мог погибнуть.
— Как вы вышли на него?
— Когда отработано было абсолютно все и дело благополучно зашло в тупик, мама поехала к гадалке. Она и до этого-то по гадалкам ходила, а тут вот кто-то ей посоветовал старушку аж в Италии, сказали, что бабушка денег не берет, но творит настоящие чудеса. Я маме сразу сказал, что она больная, но поехать, тем не менее, согласился. Приехали мы в какую редкую жопу высоко в горах, я даже не ожидал, что в Европе еще есть такие места, зашли к ней, а она и говорит с порога: «Сын твой в беде, просит помощи. У них ангел один на двоих. Уйдет один, заберет с собой второго». Мама чуть в обморок не упала. Я молчу. Думаю, кто-то предупредил ее, что мы приедем, вот и говорит тут фигню разную. А она смотрит поверх меня невидящим взглядом и дальше говорит: «Море вижу. Остров. Большой светлый дом. Много зелени вокруг. Самолет. Его долго везли на самолете. Он очень далеко. Вы не там ищите. Мальчик жив. Он у мужчины. Мужчина играет с ним, держит на грани жизни и смерти. Сам мальчик не спасется, ему помощь нужна. Он держится за счет второго. Если потеряет второго в себе, то умрет». Я спросил, что делать и как нам тебя найти? Можно ли ей дать карту, чтобы она показала, где ты? Она сказала, что мужчина хитрый, все предусмотрел, но и у него есть слабое место, которое его и погубит. По карте она не ориентируется, что ей ангел говорит, то она и передает нам. Потом она сказала, что может помолиться, чтобы ангел помог нам найти тебя. После ее молитв от тебя будет весть, но ты дорого за нее заплатишь. Если ангел вытянет после этого двоих, то мы сможем тебе помочь, в противном случае, мама нас обоих похоронит. И она опять повторила: «Уйдет один, заберет с собой второго»…
— Билл, ты знаешь, а ведь я держался только за счет тебя, — задумчиво произнес Том. — Я был уверен, что если умру, то ты почувствуешь и тоже умрешь. И в какие-то самые отчаянные минуты, я умолял тебя отпустить меня и дать умереть… Я несколько раз готов был к этому… А последние месяцы я жил надеждой на смерть, и при этом категорически не хотел умирать, понимая, что, если я уйду, то заберу тебя с собой.
Билл прижался к нему, закрыл глаза. Несколько минут они лежали молча, слушая сердцебиение друг друга. Потом он опять заговорил.
— Мы тогда отказались от ее помощи, хотели уехать домой тут же. Она сказала, что ждет нас на рассвете, чтобы мы взяли воду из родника, что бьет в соседней роще, и принесли твою вещь, которую привезли из дома. Мы ответили, что не придем больше. А потом вечером с мамой сидели и говорили. Мама сказала, что не готова и меня потерять тоже, что так у нее останусь хотя бы я, а то вообще никого не будет. А мне все не давала покоя та фраза, что, если уйдет один, заберет с собой второго. Я говорю: «Мам, надо рисковать. Том сам не вылезет, а так есть шанс его найти. И тут без вариантов — или она нам помогает, и мы спасаем Тома и все счастливы, или Том там загибается, и я вскоре отправляюсь за ним». На рассвете мы были у старушки с водой и футболкой. Она взяла мою футболку, связала с твоей, сказала, что будет работать, а мы можем возвращаться домой. А еще она сказала маме, указав на меня: «Я отведу беду от старшего, но не дай умереть младшему, он на себя возьмет». Мы всю дорогу думали, что она имела в виду. Решили, что надо как-то обезопасить меня — не ездить на машине, чтобы не попасть в аварию, не летать на самолетах, быть аккуратным, пока это все не кончится.
Прошло несколько дней. Я много думал, как ты можешь дать о себе знать. Решил, что либо ты позвонишь, либо что-то кинешь по Интернету. Компьютер был постоянно включен. Я почти не выходил из комнаты, ко мне все приходили-приезжали, я сказал, что плохо себя чувствую, в депрессии, и не хочу светиться на людях. Мы обсуждали слова женщины с Кристианом. Он сказал, что как только будет какая-то информация, он тут же примет все меры, чтобы максимально быстро вытащить тебя оттуда. Я все думал про того мужчину… Понимал, что скорей всего, тебя там не хорошим манерам учат и не повышают твое мастерство игры на гитаре, что мужчина, возможно, издевается над тобой, может быть, даже насилует, но это было как-то очень далеко и нереально. Я заставлял себя верить, что ты там худо-бедно, но живешь… Пока запись не увидел… Там еще наручники были на спинках кровати прикреплены. Вообще все иллюзии распались… Я когда попал в ту комнату, где он тебя держал, просто упал по середине на пол и долго тихо плакал, пока меня люди Кристиана не забрали.
Еще в самом начале он мне трубку подогнал. В ней есть функция записи разговора. И в тот вечер, когда ты позвонил, я поставил ее на зарядку и ушел мыться. Я, честно говоря, вообще с телефоном не расставался, а тут вот такое стечение обстоятельств. Я скорее почувствовал, что ты звонишь, чем услышал. Выключил воду, слышу, а телефон разрывается. Вылетел из ванной — номер неизвестный какой-то, сложный очень. Я сразу же понял, что это ты. Включаю диктофон, нажимаю «принять вызов», но вот не знаю почему, «алло» не сказал. Только трубку зажал посильнее, чтобы не слышно меня было. А там мужской голос вдруг говорит, четко так слышно было: «Ты будешь серьезно наказан!». И твой отчаянный крик: «Марино! Нет! Пожалуйста, нет! Я даже с ним не поговорил! Я даже его не слышал! Марино!!!» И короткие гудки. У меня ноги подкосились. Я к маме бросился, забыл, что она к кому-то в гости с отцом ушла. Тогда я быстро оделся и побежал к Кристиану. Ночь была, ливень страшный, я побоялся на машине ехать, толком-то водить не умею. Такси вызывать было некогда. И я прям под проливным дождем, после ванной, легко одетый, понесся к Кристиану через весь город, судорожно прижимая телефон к груди… Через два-три дня они установили откуда телефон, на чье имя оформлен номер, кто реально им пользуется, запеленговали его. Вышло, что это Багамские острова. Остров эль Паресо Пэкено — Маленький Рай… Частные владения Эмиля Норберто Диаса, одного из крупнейших мафиози того региона.
Пока Кристиан вел переговоры, пока разрабатывали операцию, связывались с Багамами, я заболел. А я еще такой ему говорю, что поеду с ним, даже если он меня дома под арест посадит, что я нужен тебе и поеду в любом случае. Георг и Густав тоже сказали, что поедут со мной, даже если их запрут в сарае и охрану приставят, все равно поедут. А тут я слег. Вроде бы ничего серьезного, простуда… А потом… В общем, врачи меня еле откачали. Двусторонняя пневмония. Какой-то вирус. Что они только не делали… Врач потом еще шутил, что у меня нет больше крови, сплошные растворы антибиотиков. Не знаю, как я выжил, честно. В голове только одно — я не должен умереть, иначе умрет Том. Мама говорила, что я бредил, звал тебя. Было несколько моментов, когда я реально почти загибался, и все говорили, что это всё, конец…
— Марино после того звонка посадил меня в подвал на несколько дней. Издевался страшно. Там было холодно, а он еще обливал меня ледяной водой или кипятком. И я заболел… Двусторонняя пневмония… Марино рассказывал, что они спасли меня чудом. Даже его друг-врач не верил, что я выживу, сказал, что не откачивают таких… Мне снился ты: ты тащил меня куда-то за руку, и я понимал, что там выход, там свобода, а значит нельзя умирать, ты придешь… Марино месяц жил у меня, кормил с ложечки, ухаживал, — Том грустно улыбнулся. Он отгонял от себя все мысли о нем, старался не думать. Но на душе все равно было кошмарно тяжело и пусто. Вроде бы и Билл рядом, и все хорошо, он в безопасности, но Марино был к нему добр, старался выполнить какие-то просьбы, ухаживал и выхаживал…
— Том, а тебе не кажется, что если бы тебя не похитили, то и ухаживать никаким пидорасам за тобой не надо было? — очень резко спросил Билл.
Том дернулся, словно он его сильно ударил.
— Да что ты знаешь? — зло закричал на брата.
— Я знаю, что тебя на восемь месяцев вырвали из жизни! — подскочил Билл. — Что тебя били и насиловали почти каждый день! Что ты несколько раз чуть не умер! И что я тут вижу?! Как ты вздыхаешь по какому-то уроду во всех смыслах этого слова?!
— Не смей так говорить о нем! — Том налетел на него с кулаками, подмял под себя, занес руку для удара. Остановился в последний момент — Билл смотрел на него широко раскрытыми глазами, наполненными удивлением, болью и страхом. Том слез с брата, вышел в коридор. Какое же дерьмо на душе творится…
Билла мелко трясло. Том налетел на него! На брата! На родного брата поднял руку! А что он такого сказал? Правду! Так… Спокойно… Зря что ли он просидел полдня у врача, пока Том спал? Это не Том. Это не его Том. Это в нем еще живет тот, другой. И этого другого, чужого, ненавистного надо как-то вытравить. Что там врач говорил? Как там это называется, когда жертва влюбляется в похитителя? Стокгольмский синдром? Хорошо хоть синдром Маугли у него не проявился, но еще не вечер… Пока только один… Про расстройство сексуальной функции говорить еще рано. Блин, слов каких нахватался… Главное, чтобы ориентацию не сменил, обидно будет. Синдром Маугли — это когда человек долго был в изоляции и боится общаться с окружающими, избегает их. Билл вспомнил, как Том кокетничал с медсестрой и решил, что синдрома Маугли у них точно нет. Значит, только стокгольмский синдром, самый гадкий… Чувствует его сердце, расшатанные нервы Тома еще покажут ему небо в алмазах. Надо будет завтра поговорить с врачом, может быть, что-нибудь дельного посоветует. А пока он будет выполнять его первые рекомендации: будет спокойным, мягким, внимательным. Том пережил очень серьезное потрясение, насилие над телом и душой. И врач сказал, что если стокгольмский синдром сработает, то не надо обращать внимание на его выпады, на защиту Диаса, это нормально и естественно. Он сам пока не понимает, что эта любовь абсурдна, цепляется за что-то, чего нет, выдумал себе невесть что. Но Билл поможет брату, они вместе справятся. Тому сейчас нужна защита, внимание, любовь. И Билл все это даст ему. Поскорее бы вернуться домой, подальше отсюда, поближе к маме. Он никогда в жизни больше не будет отдыхать на островах, ну их к черту! Поедут с Густавом на лыжах кататься! Только вот никому нет дела до того, что чувствует сейчас Билл, что происходит с его душой и сознанием, какие сомнения и страхи его гложут.
Билл встал и пошел к сумке. Во-первых, там было успокоительное, он без него все эти месяцы даже из дома не выходил. Во-вторых, надо достать спортивные штаны, в них удобнее, чем в джинсах. В-третьих, надо найти Тома и успокоить его. Он очень надеялся, что брат никуда не ушел с территории больницы.
— Ты куда? — раздалось за спиной тревожно.
— В гостиницу, — буркнул Билл исключительно из вредности.
— Не уходи, — голос задрожал. — Пожалуйста… Не бросай меня здесь одного!
Том упал сзади на колени и обнял его, прижавшись щекой к спине.
— Прости меня… Прости, если можешь. Я понимаю, как тебе было плохо, понимаю, как ты страдал и переживал… Я сам не свой… Несу какую-то чушь… Просто, пойми, Марино эти месяцы был всем для меня, я зависел даже от того, хорошо ли он спал… Для меня, например, сейчас странно, что я могу свободно выйти за дверь, чтобы потом не быть в лучшем случае избитым. И ты абсолютно прав! Прав во всем! Билл, я так долго изображал любовь, что, кажется, поверил в нее сам. Дай мне время… Я справлюсь… Мне просто нужно время…
Билл погладил его по рукам.
— Давай спать.
— Нет, ты не все мне рассказал. А завтра нам никто не даст поговорить.
— Томми, мне больно об этом говорить и вспоминать. Я знаю, что ты прошел через ад, знаю, что тебя уничтожали каждый день. Но, поверь, мне тоже было очень плохо. И мне так же, как и тебе, нужна помощь и поддержка, мне нужно твое понимание. Помоги мне вернутся в этот мир, научи заново улыбаться, я очень нуждаюсь в тебе.
— Я постараюсь, Билл. Я буду очень стараться. Ты просто не обращай на меня внимания, если что. Я и сам понимаю, что фигня какая-то в голове, но пока ничего не могу с собой поделать. Я слишком заигрался. Мне надо выйти из этой роли влюбленной дуры. Мне надо снова стать мужчиной, твоим братом, твоим старшим братом, понимаешь? Я восемь месяцев был каким-то дерьмом, я выживал, подстраивался, ломал себя. Это прозвучит ужасно, но я ненавидел себя, ненавидел за то, что прогнулся, делал так, как хотел он, стал тем, кем он хотел меня видеть — шлюхой, готовой на все. Но по другому мне было не выжить. Я хотел умереть и я очень боялся умереть… Боялся за себя, за тебя, за маму. Сходил с ума от ненависти и играл по его правилам… Я улыбался ему! Я шлюха! Твой брат шлюха, Билл!!! Шлюха, которая сама раздвигала ноги!
— Не говори так! — он резко развернулся, схватил его за плечи и с силой тряхнул. — Ты выжил, и это самое главное! У него никто не выживал, а ты выжил! И мне плевать, как ты этого добился! Важно, что ты выжил! Что живой, здоровый! А все остальное… Мне плевать!
Том уткнулся ему в шею и тихо пробормотал:
— Мне нужно время, чтобы стать прежним, чтобы вернуться. Я буду стараться. Клянусь, я буду очень стараться. И мы вместе научимся улыбаться, слышишь? Вместе! Не я и ты, а именно мы… У нас с тобой футболки теперь связаны. Один ангел на двоих.
— Пойдем спать, уже поздно, — Билл обнял его и повел к кровати.
— Нет, я хочу узнать, что было дальше. Пожалуйста, для меня это важно…
Билл накрыл его одеялом. Лег рядом, прижал к себе. Том повозился, устраивая голову у него на плече, обнял.
— Рассказывай. Я готов. Что было дальше?
— А что дальше… Дальше я через три недели уполз из больницы и, под протестующие вопли мамы, улетел на Багамы. Звучит-то как красиво… — усмехнулся грустно. — Улетел на Багамы… Эх… Георг меня встретил. Густав, как он сказал, нас переселил из двухместного номера в трехместный. По легенде, мы с ребятами приехали на острова отдыхать. Кристиан категорически запретил нам светиться на людях, но самое главное подплывать к острову, на котором держали тебя. Сказал, что дело сложнее, чем все думали, что ты в смертельной опасности и любой промах может стоить тебе жизни. Я объясню, почему мы не могли просто напасть на дом и вытащить тебя, хотя первоначально именно так и думали, так и хотели сделать. Ну, не мы… Мы с ребятами были самыми бесполезными людьми во всем этом деле. Да еще я приехал больной. У меня акклиматизация началась, думал, вообще сдохну. Густав и Георг меня попеременно лечили и развлекали, пока у них визы не кончились. Там уж я один остался… Так вот, твоя комната была, во-первых, абсолютно герметична, а, во-вторых, оборудована похлеще банковского хранилища. Окна бронированные, как ты, наверное, понял. Но вовсе не для того, чтобы ты не вышел (хотя и это тоже), а для того, чтобы никто к тебе не вошел. То есть мы не могли попасть внутрь, просто разбив или расстреляв стекло. Три двери отделяли тебя от дома. Две сейфовых, одна относительно простая. Все они открывались только после того, как опознают хозяина. И только его. Никто не мог попасть к тебе, кроме него. Вообще никто. Любая попытка взломать дверь закончилась бы твоей гибелью. Там система безопасности была настроена таким образом, что если дверь пытаются вскрыть или нарушается целостность какого-то окна, то в комнату запускается хлор в такой концентрации, чтобы ты умер быстрее, чем вскроют все эти двери. Но и это еще не все. Мы не могли трогать Диаса, так как прошла информация, что у него есть что-то, что может запустить этот механизм на расстоянии. Мы думали, что это телефон. Оказалось, наручные часы.
— Блин, я их столько раз видел… — пробормотал Том.
— Да, одно касание — и заказывайте музыку. Поэтому Кристиан сказал, что мы будем ждать, пока он не выведет тебя из этой газовой камеры. А для этого нам нужно, чтобы в его доме жил наш человек и предупредил нас о начале операции. Желательно, чтобы это был охранник, который бы имел доступ к информации по тебе.
— И тот мужик, который мне помог… — неожиданно догадался он.
— …был нашим человеком. Но в его задачу входило доставить тебя к нам на остров. Вот взять за руку и привести. И все было хорошо до того момента, пока он не решил, что его помощь в поимке Диаса важнее, чем спасение твоей задницы до конца. Может быть, ты помнишь, Эмиль был ранен?
— Очень хорошо помню. Он меня накануне отодрал страшно, избил и свалил куда-то, урод. Я сутки на полу пролежал, потом еще два дня под кроватью, чуть не умер от голода… — проворчал Том.
Билл погладил его.
— Он тоже чуть не умер. Много крови потерял. Его ранили серьезно. У них с колумбийцами дележ территории произошел. Диас свою землю отстоял, но положил на это дело две трети своей охраны. Его Андреа фактически на себе вытащила. Он два дня пробыл в частной клинике, потом домой вернулся…
— Откуда ты все это знаешь?
— Ну, как откуда? У меня ж его досье все было… Ну, не у меня, а у Кристиана. А я у него брал читать, да и он сам мне каждый вечер рассказывал, как у тебя дела. Ты же знаешь, меня проще пристрелить, чем от меня отвязаться. Я если хочу, то любую информацию выужу. А чем мне было там заниматься? На остров я днем смотрел. А вечером Кристиана пытал.
— Я думал, ты пил, гулял, по бабам лазил… — хитро прищурился Том.
— Ага, лазил, — скривился Билл. — С тобой тут полазишь… С тобой только импотентом стать можно и в психушку загреметь. Не хочешь слушать? Ну и не надо.
— Рассказывай, — потребовал он.
Билл недовольно фыркнул.